Часть I. Один вечер
Сумерки сгущались. Солнце еще виднелось тусклым огоньком у горизонта, там, где заканчивалась заснеженная крыша манежа, и открывалось необъемлемое пространство небес.
У лошадей в конюшне, бездельно стоявших в своих темных денниках, где только редкие лучи солнца просачиваются между решетками на окнах, вопросительно поднялись ушки. Скрип снега под шинами, шум мотора заглох. Бессвязные шумы, скрипы и стуки доносятся с улицы. Изредка сквозь ряд денников пространство рассекают шустрые воробьи, пугая сонных лошадок. Жужжит комар, вьется редкая тучка мух. Звонкое ржание коротко огласило беззвучную окрестность. Водоворот тихих неясных человеческих фраз, до тошноты знакомый и вызывающий массу смешанных чувств в сердце любой лошади, доносился до уха каждой лошади, даже тихо дремлющей в уголке своего скромного денника. Распахнулась тяжелая деревянная с железной обивкой конюшенная дверь, и свежий морозный сквознячок мигом облетел и поцеловал челки лошадей, быстро высунувших на звук свои мордашки. Они зажмурили блестящие глазки от непривычного обжигающего свежего воздуха. Они-то привыкшие к комнатной температуре манежа и конюшни, к теплым зимним попонам, надеваемых на них каждый раз, когда есть хоть малейшая возможность, что изнеженная лошадка может задрожать от холодного уличного воздуха, они-то, пожалуй, только после жизни поймут, что они лошади и что их жизнь была вовсе не для них. Он был на них похож. Он тоже многого не знал, не понимал. Он, ощущая удары копыт о мягкий, прорезиненный пол конюшни, сейчас не понимает кто он такой, что он за существо. Зато он-то знает, на что похожа лошадиная жизнь! На сильный ветер в поле, который в одно мгновение растрепывает усердно расчесанную гриву, на запах мыла и пота вместе с которым уходит всякая усталость и притягивается, прибавляется сила характера и выносливость, на вкус прозрачной ледяной воды, текущей в быстрой речке с каменистым дном, против течения оной порой так тяжело идти! Жизнь имеет запах расставания и встречи с самым близким существом, который знаком с первой минуты жизни, имеет вкус жирного белого кумыса и хорошо пропаренного овса, ожидаемого множество часов, и имеет звук вездесущего вечно шепчущего что-то одурманивающее ветерка, быстрого, сильного и игривого. Но сейчас все это стремительно забывается и остается каким-то туманным неясным воспоминанием, пришедшего то ли из сладкого сна, то ли из прошлой жизни…
Как из света восстает темный силуэт маленькой лошади, волнующе переставляющей тоненькие ножки. Он вертит головой, оступается, идет не решительно, но быстро и вперед. А человек, не сильно превышающий его в росте, крепко держит натянутую веревку, пристегнутую к старенькому потрепанному недоуздку на голове лошади. Из темных раздутых ноздрей лошади белыми маленькими облачками клубиться пар. Лошади в денниках изумленно уставились на новичка. Кто-то отбил задними ногами в стенку. Маленький конь встрепенулся, присел на задних ногах, но сильная рука мужика не дала ему биться в истерике. Какой-то огромный темный жеребец злостно щелкнул зубами. Прижал уши, заржал зычным грудным голосом и стал виться как змея в деннике. Но идущая по коридору лошадь не уделила ему внимания. Так как справа уже скрысилась какая-то рыжая кобыла больших размеров. Она его не привлекла, он лишь рванул вперед. Но ему не дали сделать много шагов. С двух сторон, быстро подошедшие люди щелкнули карабины. Теперь молодой жеребчик цвета молодых поджаренных каштанов стоял посередине просторного как в храме и пустого как в мавзолее коридоре. Ничего не колосило его гриву, не отличающуюся цветом от всего тела. Ноги стали слепы, им не надо было видеть какая ямка теперь под копытами. Лишь выпученные испуганные глаза бегали по темным силуэтам лошадиных морд, высунутых из денников. А маленькие аккуратные пушистые ушки нетерпеливо и страстно вращались как локаторы, ловя звуки то впереди, то сзади, то сбоку.
С левого заднего бока доносились звуки жеребца, так и не успокоившегося, а с правого заднего бока молодой конь видел вытянутую рыжую голову, с сильно прижатыми назад ушами. По левому боку стояла достаточно низкого роста кобылка. Она смотрела на него увлеченно, с навостренными ушами и блестящими глазами. Вообще вся конюшня находилась в ажиотаже. Непривычный запах будоражил их давно заснувшее воображение. Каждому хотелось подойти, узнать, что же там происходит, но они ограничивались только высунутыми головами и редкими робкими ржаниями. Ну а справа молодой жеребец не увидел никого, но на него свалилось столько впечатлений, что он не придал этому ни малейшего значения.
Долго стоять ему не пришлось. Подошел человек. Новичок изогнул тонкую шею и взглянул на человека трепетным взглядом. Короткий стук щеколды на двери денника справа.
- Ть ть, конё-ок! Тшш, спокойно, я просто подойду… Тсс… Кон-Теребро! Цыть!
Жеребец чуть ли не давя здорового мужика, но как ветерок, не задев его, нервной рысцой ворвался в раскрытый денник. Ноги очутились в непривычно мягкой, немножко пыльной куче опилок. В стене было окно с решеткой. Оттуда просачивался последний свет. Слева быстрым скачком прижала морду к решетке эта здоровая рыжая кобыла. Молодой еще маленький жеребец Кон-Теребро подбежал к ней. Приставил свой нос к ее носу. Их ноздри раздувались в такт. Блеск в его глазах дрожал от возбуждения, все тело было напряженно и подобрано. Звук будто кто-то громко дышит через трубу, исходящий от этой парочки переглушился странным визгом, то ли кто-то режет козленка, то ли какая-то неземная птица очутилась в западне и в находиться на лезвии смерти. Конь повернулся к кобыле задом, и они через стенку осыпали друг друга серией козлов. Но тогда Кон-Теребро заметил мордочку впереди, такую аккуратненькую и трепещущуюся, с щучьим изгибом. Это серый недавно ставший меринов араб, держа носик кверху, пытливо рассматривает огромными черными глазами нового соседа. Новенький подбежал к серому арабу, они прижались носами. Так же звучно и громко выдыхали воздух. Они стояли неподвижно, как статуи, выполненные скульптором с неземным талантом. Лишь ясный возбужденный блеск глаз не давал человеку обмануться.
Эти четыре стенки уже досконально изучил молодой жеребец. Он обнюхал подстилку, стены, рассмотрел выбеленный потолок. Стены же была окрашены в зеленый цвет, нежный и светлый при дневном освещении. Такого же цвета были витые решетки между денниками. В них могла просунуться только маленькая мордочка. В правом углу Конь обнаружил кормушки, в ней было пусто и чисто, пахло какой-то химией, поэтом он лишь фыркнул и начал исследовать свой маленький домик дальше. Рядом с кормушкой оказалось сено. Его удерживали достаточно редкие прутья. Есть сено было легко, но коню было не до этого. Он пошел еще левее. Теперь он сунул носик между прутьями. Его взгляд устремился через коридор на другой ряд денником. Правее он разглядел темный круп этого большого злого жеребца, а затем в соседнем деннике прямо перед ним, так же любопытно смотревшую маленькую кобылку с остренькими удивленными ушами. Левее ее денника стояла лошадь, светлая и высокая. Она, наверное, спала, но нет, она просто прикрыла свои выпуклые глаза на жилистой сухой крупной морде. У этого коня был горбатый ног, и как бы прорезанная полоса по середине носа. И грива, волнистая, сухая, лежащая недлинными редкими прядями.
Уже сколько времени Кон-Теребро не знал чем себя занять. Он пробовал ходить, но тэо ему быстро надоело. Пробовал на вкус стенки, решетки, края кормушки. Оставалось лишь глупо стоять и жевать сено. Он не привык к такой жизни. Ему казалось прошла целая вечность, но вот лошади в конюшне начали потихоньку ржать, слышался редкий разговор людей, резкий звук щеколды и открывания дверей. Вот темный жеребец снова заржал и встал у двери. Ему поставили ведро в денник и закрыли дверь. Еще одно… Вот уже поставили соседней рыжей кобыле, она с жадностью накинулась на ведро, что человеку пришлось спешно отскочить. Открылась дверь кобылки напротив, она начала пить. Ее ноги были коротки, сама она оказалась игреневой, с косматой беленькой гривой, длинными прядями, падающими вниз, когда ее голова опущена. Дверь ее денника закрылась. Но жеребчик смотрел туда еще несколько минут, статично, будто просверливая дверь. Создавалось ощущение, что он видел какой-то сон, мираж, или раздумывал и рисовал фантазии. Его тело встрепенулось, когда резко открылась дверь его денника. Оттуда потянуло свежим воздухом с запахом воды. Новичок понял, в чем дело, успокоился и повернул голову. На полу стояло ведро, немножко отличное от остальных. Мужчина поцокал, проверил, что все нормально, улыбнулся, будто увидел тайник с золотом, пробормотал что-то совсем чужое уху Кон-Теребра и закрыл дверь. Жеребчик с вытянутой шеей и навостренными ушками направился шагом к ведру. Окунул туда носик. Поднял его. И принялся пить так, что ноздри оказались в воде. На кромке его ноздрей держалось несколько пузырьков. Он резко поднял голову. Нос его потемнел от мокрой шерсти, с губ ручейком стекала вода. В ведре не осталось ни капли. А коню почудился новый мир. Он будто заснул, видел странный сон, а теперь проснулся и понял, что это был не сон, а явь. Краски сгустились отключенных лампочек. Он видел своих соседей другими глазами, смирившимися и будто знающими их всю жизнь.
Дверь снова открылась, мужик протянул руку, схватил ведро и удивленным движением взял его обратно. Вскоре ему принесли это же ведро, но с водой. Но конь не собирался пить! Он больше не испытывал жажды. Снова открылась дверь, еще более удивленно, но со злым и огорченным выражением лица мужик забрал ведро. Прошло еще немного времени. В начале конюшни лошади начали ржать все чаще, при чем кто-то из них то и дело затихал, но чем дольше, тем больше появлялось новых ржаний. Слышались удары копыт о стенки и двери, раздавалось чавканье. Оттуда тянуло вкусным запахом запаренного овса. Вот овес высыпали в кормушку темного жеребца, тот с бешенством и криком накинулся на еду. Еду дали кобылкам. Теперь мужичок подошел к кормушке новенького коня и высыпал туда овес, похлопывая по ведерку. Из кормушки пошел пар от горячей еды. Конь шустро подошел к кормушке. Запах дезинфицирующего средства перебился запахом вкусной каши, но он был отличен от старой, очень вкусной кашки, которую высыпала мамка на пол, чтобы Кон-Теребро мог покушать, так как еще не доставал до кормушки. Вообще-то тогда его звали проще – Абсент. Точнее он назывался Сеней. Теперь же ему предстояло выучить новое имя.