1. Побег
Это повесть о событиях, случившихся в Нарнии и к Югу от нее тогда,
когда ею правили король Питер и его брат, и две сестры.
В те дни, далеко на Юге, у моря, жил бедный рыбак по имени Аршиш, а с
ним мальчик по имени Шаста, звавший его отцом. Утром Аршиш выходил в море
ловить рыбу, а днем запрягал осла, клал рыбу в повозку и ехал в ближайшую
деревню торговать. Если он выручал много, он возвращался в добром духе и
Шасту не трогал; если выручал мало, придирался, как только мог, и даже бил
мальчика. Придраться было нетрудно, Шаста делал все по дому -- стирал и
чинил сети, стряпал и убирал.
Шаста никогда не думал о том, что лежит от них к Югу; он бывал с
Аршишем в деревне, и ему там не нравилось. Он видел точно таких людей, как
его отец -- в грязных длинных одеждах, сандалиях и тюрбанах, с грязными
длинными бородами, медленно толковавших об очень скучных делах. Зато его
живо занимало все, что лежит к Северу; но туда его не пускали. Чиня на
пороге сети, он с тоской глядел на Север, но видел только склон холма и
небо, и редких птиц.
Когда Аршиш сидел дома, Шаста спрашивал: "Отец, что там, за холмом?"
Если Аршиш сердился, он драл его за уши, если же был спокоен, отвечал: "Сын
мой, не думай о пустом. Как сказал мудрец, прилежание -- корень успеха, а
те, кто задают пустые вопросы, ведут корабль глупости на рифы неудачи".
Шасте казалось, что за холмом -- какая-то дивная тайна, которую отец до
поры скрывает от него. На самом же деле рыбак говорил так, ибо не знал, да и
знать не хотел, какие земли лежат к Северу. У него был практический ум.
Однажды с Юга прибыл незнакомец, совсем иной, чем те, кого видел Шаста
до сих пор. Он сидел на прекрасном коне, и седло его сверкало серебром.
Сверкали и кольчуга, и острие шлема, торчащее над тюрбаном. На боку его
висел ятаган, спину прикрывал медный щит, в руке было копье. Незнакомец был
темен лицом, но Шаста привык к темнолицым, удивило его иное: борода,
выкрашенная в алый цвет, вилась кольцами и лоснилась от благовоний. Аршиш
понял, что это -- тархан, то есть вельможа, и склонился до земли, незаметно
показывая Шасте, чтобы и тот преклонил колени.
Незнакомец попросил ночлега на одну ночь, и Аршиш не посмел отказать
ему. Все лучшее, что было в доме, хозяин поставил перед ним, а мальчику (так
всегда бывало, когда приходили гости) дал кусок хлеба и выгнал во двор. В
таких случаях Шаста спал с ослом, в стойле; но было еще рано и, поскольку
никто никогда не говорил ему, что нельзя подслушивать, он сел у самой стены.
-- О, хозяин! -- промолвил тархан. -- Мне угодно купить у тебя этого
мальчика.
-- О, господин мой! -- отвечал рыбак, и Шаста угадал по его голосу, что
глазки у него блеснули. -- Как продам я, твой верный раб, своего
собственного сына? Разве не сказал поэт:
"Сильна, как смерть, отцовская любовь, а сыновья дороже, чем алмазы?"
-- Возможно, -- сухо выговорил тархан, -- но другой поэт говорил: "Кто
хочет гостя обмануть -- подлее, чем гиена". Не оскверняй ложью свои уста. Он
тебе не сын, ибо ты темен лицом, а он светел и бел, как проклятые, но
прекрасные нечестивцы с Севера.
-- Давно сказал кто-то, -- отвечал рыбак, -- что око мудрости острее
копья! Знай же, о мой высокородный гость, что я, по бедности своей, никогда
не был женат. Но в год, когда Тисрок (да живет он вечно) начал свое великое
и благословенное царствование, в ночь полнолуния, боги лишили меня сна. Я
встал с постели и вышел поглядеть на луну. Вдруг послышался плеск воды,
словно кто-то греб веслами, и слабый крик. Немного позже прилив прибил к
берегу маленькую лодку, в которой лежал иссушенный голодом человек. Должно
быть, он только что умер, ибо он еще не остыл, а рядом с ним был пустой
сосуд и живой младенец. Вспомнив о том, что боги не оставляют без награды
доброе дело, я прослезился, ибо раб твой мягкосердечен, и...
-- Не хвали себя, -- прервал его тархан. -- Ты взял младенца, и он
отработал тебе вдесятеро твою скудную пищу. Теперь скажи мне цену, ибо я
устал от твоего пусторечия.
-- Ты мудро заметил, господин, -- сказал рыбак, -- что труд его выгоден
мне. Если я продам этого отрока, я должен купить или нанять другого.
-- Даю тебе пятнадцать полумесяцев, -- сказал тархан.
-- Пятнадцать! -- взвыл Аршиш. -- Пятнадцать монет за усладу моих очей
и опору моей старости! Не смейся надо мною, я сед. Моя цена -- семьдесят
полумесяцев..
Тут Шаста поднялся и тихо ушел. Он знал, как люди торгуются. Он знал,
что Аршиш выручит за него больше пятнадцати монет, но меньше семидесяти, и
что спор протянется не один час.
Не думайте, что Шаста чувствовал то самое, что почувствовали бы мы,
если бы наши родители решили нас продать. Жизнь его была не лучше рабства, и
тархан мог оказаться добрее, чем Аршиш. К тому же, он очень обрадовался,
узнав свою историю. Он часто сокрушался прежде, что не может любить рыбака,
и когда понял, что тот ему чужой, с души его упало тяжкое бремя. "Наверное,
я сын какого-нибудь тархана, -- думал он, -- или Тисрока (да живет он
вечно), а то и божества!" Так думал он, стоя перед хижиной, а сумерки
сгущались, и редкие звезды уже сверкали на небе, хотя у западного края оно
отливало багрянцем. Конь пришельца, привязанный к столбу, мирно щипал траву.
Шаста погладил его по холке, но конь не обратил внимания.
И Шаста подумал: "Кто его знает, какой он, этот тархан!" -- Хорошо,
если он добрый, -- продолжал он вслух. -- У некоторых тарханов рабы носят
шелковые одежды и каждый день едят мясо. Может быть, он возьмет меня в
поход, и я спасу ему жизнь, и он освободит меня, и усыновит, и подарит
дворец... А вдруг он жестокий? Тогда он закует меня в цепи. Как бы узнать?
Конь-то знает, да не скажет.
Конь поднял голову, и Шаста погладил его шелковый нос.
-- Ах, умел бы ты говорить! -- воскликнул он.
-- Я умею, -- тихо, но внятно отвечал конь.
Думая, что это ему снится, Шаста все-таки крикнул:
-- Быть того не может!
-- Тише! -- сказал конь. -- На моей родине есть говорящие животные.
-- Где это? -- спросил Шаста.
-- В Нарнии, -- отвечал конь.
-- Меня украли, -- рассказывал конь, когда оба они успокоились. -- Если
хочешь, взяли в плен. Я был тогда жеребенком, и мать запрещала мне убегать
далеко к Югу, но я не слушался. И поплатился же я за это, видит Лев! Много
лет я служу злым людям, притворяясь тупым и немым, как их кони.
-- Почему же ты им не признаешься?
-- Не такой я дурак! Они будут показывать меня на ярмарках и сторожить
еще сильнее. Но оставим пустые беседы. Ты хочешь знать, каков мой хозяин
Анрадин. Он жесток. Со мной -- не очень, кони дороги, а тебе, человеку,
лучше умереть, чем быть рабом в его доме.
-- Тогда я убегу, -- сказал Шаста, сильно побледнев.
-- Да, беги, -- сказал конь. -- Со мною вместе.
-- Ты тоже убежишь? -- спросил Шаста.
-- Да, если ты убежишь, -- сказал конь. -- Тогда мы, может быть, и
спасемся. Понимаешь, если я буду без всадника, люди увидят меня и скажут: "У
него нет хозяина" -- и погонятся за мной. А с всадником -- другое дело...
Вот и помоги мне. Ты ведь далеко не уйдешь на этих дурацких ногах (ну и ноги
у вас, людей!), тебя поймают. Умеешь ты ездить верхом?
-- Конечно, -- сказал Шаста. -- Я часто езжу на осле.
-- На чем? Ха-ха-ха! -- презрительно усмехнулся конь (во всяком случае,
хотел усмехнуться, а вышло скорей "го-го-го!.." У говорящих коней лошадиный
акцент сильнее, когда они не в духе). -- Да, -- продолжал он, -- словом, не
умеешь. А падать хотя бы?
-- Падать умеет всякий, -- отвечал Шаста.
-- Навряд ли, -- сказал конь. -- Ты умеешь падать, и вставать, и, не
плача, садиться в седло, и снова падать, и не бояться?
-- Я... постараюсь, -- сказал Шаста.
-- Бедный ты, бедный, -- гораздо ласковей сказал конь, -- все забываю,
что ты -- детеныш. Ну, ничего, со мной научишься! Пока эти двое спорят,
будем ждать, а заснут -- тронемся в путь. Мой хозяин едет на Север, в
Ташбаан, ко двору Тисрока...
-- Почему ты не прибавил "да живет он вечно"? -- испугался Шаста.
-- А зачем? -- спросил конь. -- Я свободный гражданин Нарнии. Мне не
пристало говорить, как эти рабы и недоумки. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и
знаю, что он умрет, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, ты -- с
Севера. Мы с тобой не будем говорить на их языке! Ну, давай обсуждать наши
планы. Я уже сказал, что мой человек едет на Север, в Ташбаан.
-- Значит, нам надо ехать к Югу?
-- Не думаю, -- сказал конь. -- Если бы я был нем и глуп, как здешние
лошади, я побежал бы домой, в свое стойло. Дворец наш -- на Юге, в двух днях
пути. Там он и будет меня искать. Ему и не догадаться, что я двинусь к
Северу. Скорее всего, он решит, что меня украли.
-- Ура! -- закричал Шаста. -- На Север! Я всегда хотел его увидеть.
-- Конечно, -- сказал конь, -- ведь ты оттуда. Я уверен, что ты
хорошего северного рода. Только не кричи. Скоро они заснут.
-- Я лучше посмотрю, -- сказал Шаста.
-- Хорошо, -- сказал конь. -- Только поосторожней. Было совсем темно и
очень тихо, одни лишь волны плескались о берег, но этого Шаста не замечал,
он слышал их день и ночь, всю жизнь. Свет в хижине погасили. Он прислушался,
ничего не услышал, подошел к единственному окошку и различил секунды через
две знакомый храп. Ему стало смешно: подумать только, если все пойдет как
надо, он больше никогда этих звуков не услышит! Стараясь не дышать, он
немножко устыдился, но радость была сильнее стыда. Тихо пошел он по траве к
стойлу, где был ослик -- он знал где лежит ключ, отпер дверь, отыскал седло
и уздечку: их спрятали туда на ночь. Потом поцеловал ослика в нос и
прошептал: "Прости, что мы тебя не берем".
-- Пришел, наконец! -- сказал конь, когда он вернулся. -- Я уже гадал,
что с тобой случилось.
-- Я доставал твои вещи из стойла, -- ответил Шаста. -- Ты не скажешь,
как их приладить?
Потом, довольно долго, он их прилаживал, стараясь ничем не звякнуть.
"Тут потуже, -- говорил конь. -- Нет, вот здесь. Подтяни еще". Напоследок он
сказал:
-- Вот смотри, это поводья, но ты их не трогай. Приспособь их
посвободней к луке седла, чтобы я двигал головой, как хотел, И главное, не
трогай.
-- Зачем же они тогда? -- спросил Шаста.
-- Чтобы меня направлять, -- отвечал конь. -- Но сейчас выбирать дорогу
буду я, и тебе их трогать ни к чему. А еще -- не вцепляйся мне в гриву.
-- За что же мне держаться? -- снова спросил Шаста.
-- Сжимай покрепче колени, -- сказал конь. -- Тогда и научишься хорошо
ездить. Сжимай мне коленями бока сколько хочешь, а сам сиди прямо и локти не
растопыривай. Что ты там делаешь со шпорами?
-- Надеваю, конечно, -- сказал Шаста. -- Уж это я знаю.
-- Сними их и положи в переметную суму. Продадим в Ташбаане. Снял? Ну,
садись в седло.
-- Ох, какой ты высокий! -- с трудом выговорил Шаста после первой
неудачной попытки.
-- Я конь, что поделаешь, -- сказал конь. -- А ты на меня лезешь, как
на стог сена. Вот, так получше! Теперь распрямись и помни насчет коленей.
Смешно, честное слово! На мне скакали в бой великие воины, и дожил я до
такого мешка! Что ж, поехали, -- и он засмеялся, но не сердито.
Конь превзошел себя, так он был осторожен. Сперва он пошел на Юг,
старательно оставляя следы на глине, и начал переходить вброд речку, текущую
в море, но на самой ее середине повернул и пошел против течения. Потом он
вышел на каменистый берег -- там следов не оставишь -- и долго двигался
шагом, пока хижина, стойло, дерево -- словом все, что знал Шаста -- не
растворилось в серой мгле июльской ночи. Тогда Шаста понял, что они уже на
вершине холма, отделявшего от него мир. Он не мог толком разобрать, что
впереди -- как будто и впрямь весь мир, очень большой, пустой, бесконечный.
-- Ах, -- обрадовался конь, -- самое место для галопа!
-- Ой, не надо! -- сказал Шаста. -- Я еще не могу... пожалуйста, конь!
Да, как тебя зовут?
-- И-йо-го-го-и-га-га-га-а!..
-- Мне не выговорить, -- сказал Шаста. -- Можно я буду звать тебя
Игого?
-- Что ж, зови, если иначе не можешь, -- согласился конь. -- А тебя как
называть?
-- Шаста.
-- Да... Вот это и впрямь не выговоришь. А насчет галопа ты не бойся,
он легче рыси, не надо подниматься-опускаться. Сожми меня коленями (это
называется шенкеля) и смотри прямо между ушей. Только не гляди вниз! Если
покажется, что падаешь, сожми сильнее, выпрями спину. Готов? Ну, во имя
Нарнии!..