- Да, вполне. Гости приезжают в основном летом - там прохладнее,
чем на равнине или на побережье. Сейчас там из обслуги тридцать восемь че-
ловек, не считая управляющего. В отеле сто комнат для гостей. И ресторан с
видом на горы.
- Дорого берут?
- Не для бедных,.- сказал он, -но и не для принцев. Для людей с
деньгами, но не для элиты. Несколько человек там завсегдатаи... в основном
пожилые люди. - Он вздохнул. - Сам видишь, я задавал много вопросов. Но
ни один, сколько бы он там ни проживал или ни работал, никакого интереса к
нашим снимкам не проявил.
Мы еще немного поговорили об этом, но так и не пришли ни к какому вы-
воду, разве что Пучинелли решил попробовать завтра побеседовать с разговор-
чивым бандитом о "Вистакларе". А на другой день, в воскресенье, я поехал в
Ламборн.
К тому времени Алисия уже две недели как была свободна. Она даже нак-
расила розовым лаком ногти. На душе у нее явно полегчало, думал я.
- Вы сами покупали лак? - спросил я.
- Нет. Попси.
- А вы сами по магазинам еще не ходили?
Она покачала головой. Я не стал комментировать, но она сказала:
- Наверное, вы думаете, что мне пора бы?
- Да нет. Просто спросил.
- Не давите на меня.
- Не буду.
- Вы не лучше Попси. - Она смотрела на меня почти неприязненно. Это
было что-то совершенно новое.
- Я просто подумал, что лак хорошо смотрится, - спокойно сказал я.
Она, нахмурившись, отвернулась, а я выпил кофе, который налила мне
Попси, прежде чем выйти на двор.
- Это Попси просила вас приехать? - резко спросила Алисия.
- Да, она позвала меня на ленч.
- Она жаловалась, что я веду себя как корова?
- Нет. А вы и правда так себя вели?
- Не знаю. Наверное. Я знаю только, что мне хочется плакать. Швы-
ряться чем попало. Ударить кого-нибудь. - Она и вправду говорила так, буд-
то у нее все внутри кипело, и лишь усилием воли она едва-едва сдерживалась.
- Я отвезу вас в Даунс.
- Зачем?
- Поплакать. Попинать шины. И все такое.
Она взволнованно встала, бесцельно обошла кухню и вышла за дверь. Я
тут же пошел за ней и нашел ее на полдороге к "Лендроверу". Она останови-
лась в нерешительности.
- Идите же, - сказал я, - садитесь.
Я вопросительно показал стоявшей в отдалении Попси на "Лендровер".
Она кивнула. Ключи были в зажигании. Я сел за руль и подождал, пока Алисия
заберется в машину и сядет рядом со мной.
- Это глупо, - сказала она.
Я покачал головой, завел мотор и поехал по той же дороге, по которой
мы ехали три дня назад к тишине, широкому небу и голосам птиц.
Когда я остановился и выключил мотор, Алисия, словно защищаясь, ска-
зала:
- И что теперь? Я даже не могу... плакать.
- Пройдитесь, посмотрите, не захочется ли вам поплакать, а я могу
подождать здесь.
Не глянув на меня, она сделала, как я сказал, - выскользнула из
"Лендровера" и пошла прочь. Ее хрупкая фигурка становилась все меньше и
меньше, но она по-прежнему оставалась на виду. Через довольно долгое время
она повернулась и медленно пошла обратно. Остановилась у открытого окна ма-
шины. Глаза ее были сухи.
- Не могу. Бесполезно, - спокойно сказала она. Я вышел из машины и
встал рядом с ней на зеленой траве.
- Что заставляет вас чувствовать себя в ловушке при занятиях в груп-
пе? - спросил я.
- Это вам Попси сказала?
- Нет. Она просто сказала, что вы не хотите ездить в группе.
Она оперлась на крыло "Лендровера" не глядя на меня.
- Чушь какая-то, - сказала она. - Не понимаю. почему. В пятницу я
уже оделась было для езды. Я хотела... но меня вдруг всю скрутило. Я не
могла дышать. Хуже, чем перед моими первыми большими скачками... но что-то
вроде этого. Я спустилась, но стало только хуже. Потому я сказала Попси,
что у меня болит голова... Это было почти правдой. Вчера то же самое. Я да-
же спуститься не смогла... я чувствовала себя такай жалкой, но я просто не
могла...
Я подумал, затем сказал:
- Начните с подготовки. Подумайте об одежде для скачек. О скаковых
лошадях. О езде по улицам. Подумайте обо всем отдельно, по очереди, а затем
скажите, при какой мысли вы начинаете чувствовать... что вас скручивает.
Она с сомнением посмотрела на меня, моргнула несколько раз, словно
проворачивала все это в голове, затем покачала головой.
- Сейчас я этого не чувствую. Не знаю, что это... я подумала обо
всем. Эти парни... - Последние слова прозвучали словно через силу. Словно
вырвались из глубины души.
- Парни?
- Парни.
- Что - парни?
- Их глаза, - с тем же надрывом произнесла она.
- Если вы поедете в хвосте, они не увидят вас, - сказал я.
- Я думаю об их глазах.
Я посмотрел на ее встревоженное лицо. Ей нужна профессиональная по-
мощь, а не здравый смысл любителя.
- Почему глаза? - спросил я.
- Глаза... - она говорила громко, словно сами слова требовали ожес-
точенности, - они смотрели на меня. Когда я спала. Я знаю. Они входили и
смотрели.
Алисия внезапно повернулась к "Лендроверу" и на самом деле пнула ши-
ну.
- Они приходили. Я знаю. Ненавижу... ненавижу... я не могу выно-
сить... их глаза.
Я обнял ее и прижал к себе.
- Алисия... Алисия... Это же все пустяки... Ну и что, что смотрели?
- Я чувствую себя грязной... липкой...
- Как изнасилование?
- Да.
- Но ведь...
Она молча решительно покачала головой.
- Откуда вы знаете, что они заходили?
- По "молнии", - ответила она. - Я говорила вам, что я запомнила
каждый стежок в этой палатке... Я знаю, сколько зубчиков в "молнии". Иногда
она была открыта на несколько зубцов выше, чем обычно. Они открывали "мол-
нию" и заходили... и застегивали ее на разном уровне... на шесть-семь зуб-
чиков выше, на десять ниже...я боялась этого.
Я стоял, обнимая ее, и не знал, что и сказать.
- Я старалась не обращать внимания. Но мне снилось... - Она осек-
лась, затем закончила: - Мне снились глаза.
Я погладил ее по спине, стараясь утешить.
- Расскажите мне, что еще вам невыносимо, - попросил я.
Она так долго стояла, уткнувшись носом мне в грудь, что я уж начал
было думать, что это все, но наконец с какой-то холодностью в голосе она
заговорила:
- Я хотела понравиться ему. Хотела ему угодить. Я говорила папе и
Пучинелли, что у него был холодный, голос... но это было... только понача-
лу. Всякий раз, как он приходил с микрофоном, чтобы записать мой голос,
я... подлизывалась... - Она помолчала. - Я... ненавижу себя. Мне было
омерзительно... ужасно... невыносимо... стыдно.
Она замолчала. Просто стояла и молчала. Немного погодя я, сказал:
- Очень часто похищенным начинают нравиться их похитители. В этом
нет ничего необычного. Просто человек не может жить без хоть какого-то дру-
жеского участия. В обычных тюрьмах между охранниками и заключенными склады-
ваются определенные дружеские отношения. Когда захватывают группу заложни-
ков, некоторые из них сближаются с захватившими их террористами. Иногда за-
ложники упрашивают освободивших их полицейских не причинять зла похитите-
лям. Вы не должны обвинять себя в том, что вы хотели расположить к себе че-
ловека с микрофоном. Это нормально. Обычно. А он... как он реагировал?
Она сглотнула.
- Он называл меня... милая девочка.
- Милая девочка, - повторил я. Мне она тоже казалась милой. - Не
надо себя винить. С вами все в порядке. Все пытаются расположить к себе по-
хитителей как могут.
- Почему? - горячо спросила она, хотя голос звучал глухо.
- Потому что антагонизм порождает антагонизм. Человек, который суме-
ет расположить к себе похитителя, находится в большей безопасности. Бандиты
тогда вряд ли причинят жертве зло... будут осторожнее - для ее же соб-
ственного блага не будут показывать ей своих лиц. Они не захотят убивать
того, кто им понравился.
Она содрогнулась.
- А что до того, что они приходили смотреть на вас во сне... может,
они с сочувствием на вас смотрели. Может, они хотели удостовериться, что с
вами все в порядке. Ведь они не могли смотреть на вас, когда вы бодрствова-
ли.
Я не был уверен, что сам хоть на йоту верю себе, но это было, по
крайней мере, возможно. А остальное было правдой.
- Ведь эти ребята - не похитители, - сказал я.
- Нет, конечно, нет.
- Просто мужчины.
Она кивнула, по-прежнему уткнувшись мне в грудь.
- Вам ведь не их глаза снятся.
- Нет,-глубоко вздохнула она.
- Не ездите с группой, пока вы не будете чувствовать себя в порядке.
Попси найдет вам лошадь в Даунсе. - Я помолчал. - Не беспокойтесь, если
завтра утром вас снова скрутит. Если знаешь причину болезни, то это не зна-
чит, что болезнь прошла.
Она еще немного постояла, затем медленно высвободилась из моих объ-
ятий и, не глядя мне в лицо, сказала:
- Не знаю, что бы со мной было без вас. Наверняка я попала бы в пси-
хушку.
- Однажды, - мягко сказал я, - я приеду на Дерби и буду аплодиро-
вать вам на финише.
Она улыбнулась и забралась в "Лендровер". Но вместо того чтобы повер-
нуть домой, я повел машину вверх по холму к тренировочному плацу.
- Куда вы едете? - спросила она. - Никуда. Всего лишь сюда. - Я
заглушил мотор и поднял рычаг ручного тормоза. На травянистом склоне стояли
ряды барьеров, пустые и опрятные. Я не собирался выходить из машины. - Я
говорил с Пучинелли, - сказал я.
- О!
- Он нашел еще одно место, где вас держали последние дни.
- О... - тихо сказала она. Однако в голосе ее уже не было ужаса.
- Для вас что-нибудь значит такое название, как отель "Вистаклара"?
Она задумчиво нахмурилась и покачала головой.
- Это в горах, над местечком Виральто, о котором вы мне рассказыва-
ли. Пучинелли нашел там сложенную зеленую палатку. На сеновале заброшенной
конюшни.
- Конюшни? -удивленно спросила она.
- Угу.
Она поморщилась.
- Там не пахло лошадьми.
- Их там уже пять лет как не держат, - сказал я.- Но вы сказали,
что чувствовали запах хлеба. Отель сам выпекает хлеб. Вот только... почему
именно хлеб? Почему вообще не запахи кухни?
Она посмотрела вперед через ветровое стекло на мирные холмы и глубоко
вдохнула свежий душистый воздух. А потом спокойно, без напряжения, объясни-
ла:
- Вечером, когда я ела, приходил один из них и говорил, чтобы я про-
сунула под "молнию" тарелку и парашу. Из-за музыки я никогда не слышала,
как они подходили. Я понимала это, только когда ктонибудь что-то мне гово-
рил. - Она помолчала. - Короче, когда я просыпалась утром, мне приказыва-
ли снова забрать тарелку и парашу... уже чистые и пустые. - Она снова за-
молчала. - Именно тогда я и почувствовала запах хлеба, в эти последние
несколько дней. Утром... когда параша была пуста. - Она замолчала и повер-
нулась ко мне, ожидая моей реакции.
- Жалкое положение, - сказал я.
- М-м... - Она чуть ли не улыбнулась. - Невероятно... но я привык-
ла. Даже и не подумаешь, что к такому можно привыкнуть. Но, в конце концов,
это же собственный запах... и после первых нескольких дней я перестала ощу-
щать его. - Она снова замолчала. - Первые дни я думала, что сойду с ума.
Не от тревоги, чувства вины или ярости: от скуки. Час за часом ничего, кро-
ме этой проклятой музыки... не с кем поговорить, не на что смотреть... я
старалась заниматься зарядкой, но день ото дня я становилась все более ле-
нивой, и спустя недели две-три я просто перестала и стараться что-либо де-
лать. Дни словно слились в один. Я просто лежала, музыка словно текла
сквозь меня, а я думала о своей жизни... Но она казалась такой далекой и
нереальной. Реальной была параша, макароны и пластиковая чашка воды дважды
в день... да еще надежда, что человек с микрофоном будет доволен моим пове-
дением... что я понравлюсь ему.
- М-м... - протянул я. - Вы ему понравились.
- Почему вы так думаете? - спросила она, и я увидел, что эта мысль
ей приятна, что она до сих пор хочет, чтобы похититель похвалил ее, пусть
она и была теперь свободна.
- Думаю, - сказал я, - что, если бы вы взаимно ненавидели друг
друга, он не стал бы рисковать ради второго выкупа. Он был весьма склонен
прекратить это невыгодное дело. Мне кажется, у него просто не было сил
убить вас... потому, что вы понравились ему. - Я увидел потаенную улыбку в
ее глазах и решил на будущее растолковать ей все до конца. Плохо дело, если
она еще и влюбится в своего похитителя постфактум. Или придумает его себе.
- Понимаете, - сказал я, - он причинил много страданий вашему отцу
и украл почти миллион фунтов у вашей семьи. Слава богу, что вы ему понрави-
лись, но ангелом он от этого не стал.
-О!..- Она отчаянно, очень по-итальянски всплеснула руками. - По-
чему вы всегда такой... такой чуткий?
- Из-за шотландских предков, - сказал я. - Они были народом суро-
вым и умели сдерживать свои горячие головы. И их кровь превалирует и портит
все дело, когда испанская четверть моей кровушки пытается взыграть.
Она, чуть ли не смеясь, склонила голову набок.
- Вы никогда еще столько о себе не рассказывали.
- Подождите, еще не то услышите.
- Вы не поверите, - глубоко вздохнув и потянувшись, сказала она,
- но я в конце концов начинаю чувствовать себя абсолютно в порядке.