- Скажите, - поинтересовался я, - он о чем-нибудь вас спрашивал?
- Нет... По крайней мере.., хотя... Конечно, спрашивал. - Маргарет
удивленно на меня посмотрела.
- О чем?
- Он спросил, не является ли ваш отец владельцем каких-либо лошадей.., и я
ответила, что он у очень многих в доле, а он спросил, не принадлежит ли
ему одному какая-нибудь лошадь. Я сказала, что только Холст, а он.., он...
- Маргарет нахмурилась, пытаясь вспомнить. - Он сказал, что, наверное,
лошадь застрахована, а я ответила, что нет, потому что мистер Гриффон не
платил в прошлом году страховых взносов и что лучше ему поосторожнее
проезжать Холста, в особенности на дорогах... - Внезапно в ее голосе
послышалось волнение. - Ведь ничего страшного, что я ему сказала? Я
думала, что, раз мистер Гриффон является владельцем Холста, тут нет
секрета.
- Ну, конечно, - успокоил я Маргарет. - Ведь Холст участвует в скачках от
его имени. Все знают, что отец - владелец.
Маргарет явно почувствовала облегчение, глаза ее вновь заулыбались, и я не
сказал ей, что меня куда больше беспокоило то, что она рассказала о
страховке.
* * *
Одна попавшая в беду фирма, которую я в связи с этим консультировал,
выпускала электронное оборудование. Так как в результате консультаций
фирма провела полную реорганизацию и сейчас радовала держателей акций, я
позвонил главному администратору и попросил помощи для себя лично.
- Это срочно, - сказал я. - Лучше сегодня. - Стрелки на часах показывали
пятнадцать тридцать.
Администратор свистнул в трубку, прищелкнул языком и предложил мне сесть в
машину и ехать по направлению к Ковентри. Сотрудник фирмы, мистер Уоллес,
встретит меня в Кэттерике. С собой он захватит все, что мне требуется, и
объяснит, что-где-как надо монтировать, - устроит меня такой вариант или
нет?
Вариант не может не устроить, ответил я, и спросил, не хочет ли главный
администратор купить половинную долю скаковой лошади?
Он засмеялся. На ту пониженную зарплату, на которую я сам же его уговорил?
Наверное, я шучу, сказал он.
* * *
Мистер Уоллес, которому исполнилось целых девятнадцать лет, подъехал ко
мне на небольшом, очень деловито выглядевшем грузовичке и ослепил своими
научными познаниями. Он дважды и во всех подробностях повторил инструкции,
явно сомневаясь, что я смогу их выполнить. Капризы фотоэлементных датчиков
были для него родной стихией, но он прекрасно понимал, что рядовому дураку
в них не разобраться. Уоллес начал было объяснять в третий раз, в надежде,
что наконец-то я все пойму, но я спросил:
- Кем вы работаете в фирме?
- Представителем по сбыту товаров, - ответил он счастливым голосом. - Мне
сказали, что за это я должен благодарить только вас.
После столь подробных объяснений я довольно легко смонтировал систему
оповещения, которая в основном состояла из фотоэлемента, подсоединенного к
простому звонку. Вечером, когда все улеглись, я спрятал источник
ультрафиолетовых лучей в большую вазу с цветами, стоявшую у задней стены
четырех денников, а фотоэлемент замаскировал в кусте роз перед конторой.
Кабель от датчика был протянут через окно в комнату владельцев. Очень
удобно.
Вскоре после того, как я все устроил, Этти вышла из своего коттеджа в
манеж, чтобы, как обычно, совершить вечерний обход перед сном, - и звонок
тут же затрезвонил. "Слишком громко, - подумал я. - Неожиданный посетитель
может его услышать". Я закрыл звонок подушкой, и он стал жужжать, как
пчела, попавшая в ящик комода. Я щелкнул выключателем. Когда Этти
возвращалась обратно, он опять зазвонил. "Виват представителю по сбыту
товаров", - подумал я и уснул в комнате владельцев, положив голову на
подушку.
Ночью никто не пришел.
Ровно в шесть утра я встал, свернул провод и, собрав остальное
оборудование, сложил его в шкаф, а как только конюхи, позевывая, стали
появляться в манеже, отправился пить кофе.
Во вторник ночью - опять никого.
В среду Маргарет сообщила, что подруга Сузи доложила о двух телефонных
разговорах: первый раз в Швейцарию звонил Алессандро, второй - из
Швейцарии звонили шоферу.
Этти, волнуясь больше обычного, так как до скачек на приз Линкольна
осталось всего три дня, огрызалась на наездников, а Алессандро задержался
и спросил, не хочу ли я передумать и посадить его на Горохового Пудинга
вместо Томми Хойлэйка.
Мы стояли в манеже; повсюду царила обычная послеполуденная суматоха. Глаза
Алессандро совсем впали, а тело было напряжено, как струна.
- Вы знаете, что я не могу, - рассудительно ответил я.
- Мой отец велел мне передать, что вы должны. Я медленно покачал головой.
- Ради вашего собственного благополучия вам не следует настаивать. Если вы
будете участвовать в призовых скачках, то только опозоритесь. Неужели ваш
отец хочет этого?
- Он сказал, что я должен настаивать.
- Хорошо, - ответил я. - Вы настаивали. На Гороховом Пудинге будет скакать
Томми Хойлэйк.
- Но вы должны делать то, что говорит мой отец, - стал протестовать он.
Я слегка улыбнулся, но ничего не ответил, и казалось, Алессандро просто не
знает, что еще можно сказать.
- Зато на следующей неделе, - небрежно заметил я, - можете быть участником
скачек в Эйнтри на Холсте. Я заявил его специально для вас. Он выиграл
первый приз в прошлом году, так что вам представляется вполне реальный
шанс.
Алессандро уставился на меня, не моргнув глазом. Если он что-то знал, то
ничем себя не выдал.
* * *
В три часа ночи в четверг звонок энергично затрезвонил в трех дюймах от
моей барабанной перепонки, и я чуть было не свалился с дивана. Я щелкнул
выключателем, встал и посмотрел из окна комнаты владельцев на манеж.
Темная безлунная ночь озарялась лишь тонким лучом фонаря, быстро
двигавшимся по земле. Луч описал полукруг, пробежал по четырем денникам и
остановился на том, где содержался Холст.
"Маленький, ублюдочный предатель, - подумал я. - Специально выяснил, какую
лошадь можно убить безнаказанно, чтобы владелец не предъявил претензий:
незастрахованную лошадь - бьет по самому больному месту. Мои слова, что
Холст может выиграть скачки, не остановили его. Маленький, ублюдочный
бездушный предатель".
Я выскользнул в оставленные незапертыми двери и пошел по манежу, неслышно
ступая резиновыми подошвами туфель. Я услышал тихий лязг отодвигаемых
засовов, скрип петель и кинулся на свет фонаря отнюдь не с
благотворительными намерениями.
Не было смысла терять время. Я нащупал рукой выключатель и залил денник
Холста светом в сотню ватт.
Картину, открывшуюся передо мной, я охватил одним взглядом: руку в
перчатке, шприц в руке, резиновую дубинку, лежащую на соломе при входе.
Это был не Алессандро. Слишком громоздок. Слишком высок. Фигура, одетая с
ног до головы во все черное, повернулась ко мне, и я узнал своего
знакомого - "резиновую маску".
Глава 10
На этот раз я не стал терять драгоценного преимущества. Я прыгнул прямо на
гангстера и изо всех сил ударил ребром ладони по запястью руки, в которой
он держал шприц.
Прямое попадание. Рука отлетела назад, пальцы разжались, и шприц полетел в
сторону.
Я лягнул костолома в голень, ударил кулаком под ложечку и, когда он
согнулся, ухватил за голову с двух сторон и швырнул грузное тело к стенке
денника.
Холст, на которого гангстер даже не потрудился надеть хомут, лязгнул
зубами, взбрыкнул и, по-видимому, не промахнулся. Из-под резины послышался
какой-то приглушенный звук, который я отказался расценить, как мольбу о
пощаде. Отскочив от лошади, гангстер, пригнувшись и опустив голову, пошел
на меня. Я шагнул навстречу, выдержал удар по ребрам и, обхватив
нападавшего рукой за шею, изо всех сил протаранил его головой ближайшую
стенку. Ноги у моей стенобитной машины неожиданно стали резиновыми, -
видимо, чтобы лицу было не обидно, - и бледные веки, торчавшие из прорезей
маски, закрылись. На всякий случай я еще раз использовал голову гангстера
в качестве тарана и только после этого отпустил ее. Тело медленно улеглось
на подстилку у дверей, вывернутая рука несколько раз загребла солому, и
гангстер затих.
Я привязал Холста, который каким-то чудом не выбежал в открытую дверь, и,
сделав шаг в сторону от привязанного кольца, чуть было не наступил на
шприц. Шприц лежал под яслями в соломе и, как ни странно, остался цел.
Я поднял его, слегка подкинул на ладони и решил, что дарами богов
пренебрегать не следует. Завернув гангстеру рукав черной куртки, я
уверенно воткнул иглу в мышцу, выдавив ровно половину содержимого.
Руководило мной отнюдь не сострадание, а благоразумие: доза снотворного,
рассчитанная на лошадь, могла оказаться смертельной для человека, а
убийство никак не входило в мои планы.
Я снял с "резиновой маски" резиновую маску. Под ней оказался Карло. Ах,
какой сюрприз.
Мои военные трофеи сейчас состояли из одной резиновой маски, одного
неполного шприца с лекарством и одной резиновой дубинки для дробления
костей. После секундного раздумья я тщательно вытер шприц, снял с Карло
перчатки и наставил его отпечатки пальцев куда только мог. Ту же самую
процедуру я проделал с резиновой дубинкой; затем, осторожно подняв
вещественные доказательства с помощью перчаток, я отнес их в дом и
временно спрятал в одной из пустующих комнат.
Спускаясь со второго этажа, я выглянул в окно лестничной площадки и во
мраке увидел у подъезда какой-то размытый белый силуэт. Я подошел ближе,
чтобы не ошибиться. Ошибки не было: "Мерседес".
В деннике Холста мирно спал Карло. Я пощупал его пульс, медленный, но
ровный, и посмотрел на часы. Не прошло и получаса. Удивительно.
Тащить Карло в автомобиль показалось мне слишком неудобным, и поэтому я
решил подогнать автомобиль к деннику. Мотор завелся с пол-оборота и
работал так тихо, что даже не потревожил лошадей. Не выключая зажигания, я
открыл обе задние дверцы и с трудом запихнул Карло внутрь. Я хотел оказать
ему ту же любезность, которую он в свое время оказал мне, и положить его
на заднее сиденье, но он безжизненно свалился на пол. Я подогнул ему
колени, так как он лежал на спине, и бесшумно закрыл дверцы.
По-моему, никто не заметил нашего прибытия в "Форбэри Инн". Я остановил
"Мерседес" на стоянке у входа, выключил мотор и габаритные огни и тихонько
ушел домой.
Вернувшись в конюшни, подобрав резиновую маску в деннике Холста, свернув
систему оповещения и сложив ее в шкаф, я решил, что уже поздно раздеваться
и ложиться в постель. Я поспал чуть более часа на диване и проснулся
смертельно усталым, а не бодрым и веселым, как полагалось в первый день
открытия сезона скачек.
Алессандро явился поздно, пешком, имея крайне озабоченный вид.
Я стал следить за ним: сначала из окна конторы, а потом из комнаты
владельцев. Алессандро остановился в нерешительности у четвертого денника,
но любопытство пересилило осторожность, и, быстро шагнув к двери, он
заглянул внутрь. С такого расстояния выражения его лица было не разобрать,
поэтому я вышел в манеж, делая вид, что не обращаю на него никакого
внимания.
Алессандро в ту же секунду отскочил в сторону и притворился, что ищет
Этти, но в конце концов не выдержал, повернулся и подошел ко мне.
- Вы не знаете, где Карло? - спросил он без обиняков.
- А где, по-вашему, он должен быть? - вопросом на вопрос ответил я. Он
моргнул.
- В своей комнате... Я всегда стучу в дверь, когда пора выходить.., но его
там не было. Вы.., вы его не видели?
- В четыре часа утра, - небрежно сказал я, - он спал, как убитый, на
заднем сиденье вашего автомобиля. Думаю, он и поныне там.
Алессандро вздрогнул, как от удара.
- Значит, он все-таки приходил, - сказал он безнадежным тоном.
- Приходил, - согласился я.
- Но вы не.., я.., вы не убили его?
- Я - не ваш отец, - очень веско произнес я. - Карло получил немного
наркоза, который предназначался Холсту.
Алессандро резко поднял голову, и глаза его зажглись яростью,
направленной, для разнообразия, не только на меня.
"Перелом" Дик Фрэнсис
Сообщений: 27
• Страница 2 из 2 • 1, 2
Молния » 30 мар 2006, 15:01
- Я не велел ему приходить, - сердито заявил он. - Не велел.
- Потому что на Холсте вы могли победить через неделю на скачках?
- Да.., нет.., вы меня путаете.
- Но он не послушался вас, - подсказал я, - и выполнил распоряжение вашего
отца?
- Я не велел ему приходить - Он не осмелился ослушаться вашего отца.
- Все слушаются моего отца, - машинально ответил Алессандро, а затем
посмотрел на меня с изумлением. - Кроме вас, - сказал он.
- Фокус в том, - объяснил я, - что я выказываю неповиновение вашему отцу в
тех случаях, когда возмездие становится ему невыгодным, и я делаю это как
можно чаще и при малейшей возможности.
- Не понимаю.
- Я объясню вам по пути в Донкастер, - сказал я.
- Я не поеду с вами, - решительно заявил он. - Карло отвезет меня в моей
машине.
- Боюсь, он на это не способен. Если вы хотите посмотреть скачки, вам
придется либо сесть за руль самому, либо поехать со мной.
Он сердито на меня уставился, но не признался, что не умеет водить машину.
Правда, с притягательной силой скачек совладать трудно, а именно на это я
и рассчитывал.
- Хорошо, я поеду с вами.
* * *
Когда мы вернулись в конюшни после утренней проездки, я отправил
Алессандро в контору поболтать с Маргарет, сам пошел переодеваться, а
затем отвез его в "Форбэри Инн".
Он выскочил из "Дженсена" прежде, чем я успел остановить машину, и рывком
распахнул заднюю дверцу "Мерседеса". По сгорбленной фигуре на заднем
сиденье было ясно, что Карло проснулся, хотя соображал еще туго, потому
что никак не отреагировал на поток итальянской брани, обрушившейся на его
голову. Я похлопал Алессандро по плечу и, когда он на мгновение умолк, дал
ему добрый совет:
- Вряд ли он способен вас понять. Я говорю по личному опыту. Так что не
тратьте время зря, переодевайтесь скорее, и поедем на скачки.
Когда он ушел к себе в номер, Карло высказал мне по-итальянски несколько
своих соображений, в результате чего мой лексикон сильно обогатился.
Правда, я не все понял, но речь явно шла о моих ближайших родственниках.
Алессандро вышел из гостиницы и остановился в нерешительности. Темный
костюм, который был на нем в день нашего знакомства, сейчас болтался, как
на вешалке, из-за чего Алессандро казался еще более худым и выглядел
совсем мальчиком, неспособным причинить кому-нибудь зла. "Только не
расслабляться", - сказал я себе, вспомнив, что в боксе побеждает тот, кто
не забывает о защите, и кивком головы пригласил его сесть в "Дженсен".
Когда Алессандро захлопнул за собой дверцу, я обратился к Карло сквозь
опущенное стекло "Мерседеса".
- Вы в состоянии меня выслушать? - спросил я. - Вы меня слышите? - он с
трудом поднял голову; по его глазам было ясно, что он все слышит и жалеет
только о том, что не может заставить меня заткнуться. - Прекрасно, -
сказал я. - Тогда запоминайте. Алессандро уезжает со мной на скачки.
Прежде чем привезти его обратно, я позвоню в конюшни и проверю, все ли в
порядке. Если вы попытаетесь сделать очередную гадость, Алессандро не
вернется в гостиницу очень долго.., и не думаю, что Энсо Ривера будет вами
доволен. - Несмотря на свое плачевное состояние, он изобразил на лице
нечто вроде ярости. - Вы меня поняли? - спросил я.
- Да. - Он закрыл глаза и застонал. Я повернулся и пошел к "Дженсену",
вполне довольный собой.
* * *
- Что вы сказали Карло? - требовательно спросил Алессандро, когда я завел
мотор и мы тронулись с места.
- Посоветовал отлежаться в постели.
- Я вам не верю.
- Ну.., нечто в этом роде.
Я с трудом удержался от улыбки, и Алессандро подозрительно на меня
уставился; потом он недовольно отвернулся и принялся смотреть на дорогу
сквозь лобовое стекло.
Миль через десять я нарушил гробовое молчание:
- Я написал вашему отцу письмо, и мне бы хотелось, чтобы вы его отправили.
- Какое письмо?
Я вынул из внутреннего кармана конверт и протянул ему.
- Я хочу прочесть, - враждебно произнес он.
- Конечно. Конверт не заклеен. Я решил избавить вас от лишней работы.
Он поджал губы и вытащил письмо. Вот что там было написано:
"Энсо Ривера,
Вам надлежит обдумать следующее:
1. Пока Алессандро остается и намерен оставаться в Роули Лодж, конюшни не
могут быть уничтожены.
При любой попытке уничтожить конюшни, равно как нанести им малейший ущерб,
Жокей-клубу немедленно станет известно обо всем, что здесь произошло, и в
результате Алессандро будет на всю жизнь дисквалифицирован и никогда нигде
не сможет участвовать в скачках.
2. Томми Хойлэйк.
Любой вред, причиненный Томми Хойлэйку, равно как любому другому жокею,
которого пригласят выступать наши конюшни, закончится оглаской
нижеследующей информации, после чего Алессандро не сможет больше выступать.
3. Лунный Камень, Индиго, Холст.
Если будут сделаны дальнейшие попытки причинить вред или убить одну из
лошадей Роули Лодж, информация будет также оглашена, и Алессандро не
сможет больше участвовать в скачках.
4. Информация, которая будет передана Жокей-клубу, состоит в настоящее
время из точного описания всех происшедших событий, наряду с: а) двумя
деревянными фигурками лошадей с ярлыками, написанными от руки; б)
результатами анализа крови, проведенного в Ветеринарных
научно-исследовательских лабораториях, которые подтверждают наличие
промазина, использованного в качестве наркоза; в) рентгеновскими снимками
перелома задней ноги Индиго; г) одной резиновой маской, снятой с Карло; д)
одним шприцем, содержащим промазин, и е) одной резиновой дубинкой. На двух
последних предметах ясно видны отпечатки пальцев Карло.
Все эти улики находятся у моего поверенного, которому даны указания, как
поступить с ними в случае моей смерти.
Не забывайте, что преступление Ваше и Вашего сына не обязательно должно
быть доказано судом, достаточно лишь представить информацию распорядителям
Жокей-клуба. Только они облечены властью выдавать и отнимать жокейские
права.
Если конюшням Роули Лодж не будет больше причинен ущерб, я, со своей
стороны, обязуюсь предоставить Алессандро любую разумную возможность стать
опытным и хорошим жокеем".
Алессандро перечитал письмо дважды. Затем медленно сложил его и сунул
обратно в конверт.
- Ему это не понравится, - сказал он. - Он никогда и ни от кого не
потерпит угроз.
- Ему не следовало грозить и мне, - мягко ответил я.
- Он думал, что это будет ваш отец.., а стариков, по его словам, легче
запугать.
Я оторвал взгляд от дороги и в течение нескольких секунд смотрел на
Алессандро. Он говорил сейчас так же спокойно, как и тогда, когда заявил,
что его отец меня убьет. Страшным и пугающим было его детство, а он до сих
пор продолжал считать свое воспитание нормой.
- У вас действительно все это есть? - спросил Алессандро. - Результаты
анализов.., шприц?
- Да.
- Но Карло всегда носит перчатки... - Он умолк.
- На этот раз он был неосторожен, - сказал я. Алессандро задумался.
- Если мой отец велит Карло сломать ногу еще какой-нибудь лошади, вы
действительно сделаете так, что меня дисквалифицируют?
- Безусловно.
- Но тогда он наверняка отомстит и уничтожит конюшни, и вы будете
бессильны.
- А вы уверены, что он это сделает? - спросил я. - Стоит ли пачкаться.
Алессандро посмотрел на меня с жалостью и высокомерно улыбнулся.
- Мой отец будет мстить, если кто-нибудь съест пирожное, которое ему
понравилось.
- Значит, вы одобряете месть? - спросил я.
- Конечно.
- Она не вернет вам жокейских прав, - напомнил я, - и к тому же я сильно
сомневаюсь, что он действительно сможет что-то сделать, потому что, когда
все откроется, полиция окажет нам неограниченное содействие, а пресса
поднимет шум на всю страну.
- Вы бы вообще ничем не рисковали, - упрямо возразил Алессандро, - если бы
согласились выставить меня на Гороховом Пудинге и Архангеле.
- Вы слишком неопытны. И будь у вас хоть капля здравого смысла, вы сами
пришли бы к такому выводу. - Алессандро надменно на меня посмотрел и тут
же потупил глаза, впервые за все время, что я его знал. - Поэтому, -
продолжал я, - приходится идти на определенный риск, не поддаваясь на
шантаж. В некоторых случаях нельзя поступать иначе. Надо только найти
способ, при котором если и погибнешь, то не напрасно.
Наступила очередная долгая пауза, во время которой мы проехали Грэнхэм и
Ньюарк. Пошел дождь. Я включил "дворники", и они застучали по стеклу,
подобно метрономам.
- Мне кажется, - угрюмо сказал Алессандро, - что вы с моим отцом затеяли
игру, в которой мне отведена роль пешки, переставляемой обоими
противниками.
Я улыбнулся, удивленный его умением тонко чувствовать и тем, что он не
побоялся высказать свои мысли вслух.
- Вы правы, - согласился я. - Так произошло с самого начала.
- Мне это не нравится.
- Но вы сами виноваты. Выбросьте из головы мысль стать жокеем, и все
уладится.
- Но я хочу быть жокеем, - сказал Алессандро, давая понять, что разговор
окончен. Может, он был прав.
Мы молча проехали по мокрому шоссе еще десять миль, прежде чем он нарушил
молчание:
- Вы пытались избавиться от меня.
- Да.
- Вы все еще хотите, чтобы я ушел?
- А вы уйдете? - спросил я с надеждой в голосе.
- Нет, - сказал он. Я поморщился. - Нет, - повторил он, - потому что вы с
моим отцом сделали все возможное, чтобы я не смог пойти учеником в другие
конюшни и начать все сначала. - Алессандро надолго замолчал, потом добавил:
- Да к тому же я не хочу уходить. Я предпочитаю остаться в Роули Лодж.
- И быть чемпионом, - пробормотал я.
- Я говорил об этом только Маргарет... - резко ответил он и осекся. -
Значит, это она сказала вам о Холсте, - с горечью произнес он. - И поэтому
вы подловили Карло.
Чтобы отдать должное Маргарет, я ответил:
- Она бы ничего не сказала, если бы я не спросил, о чем вы беседовали.
- Вы мне не верите, - с обидой в голосе заметил Алессандро.
- По правде говоря, нет, - иронически ответил я.
- Я не полный дурак.
Дождь еще сильнее стал заливать лобовое стекло. Мы остановились на красный
свет в Боутри и подождали, пока воспитатель проведет по пешеходному
переходу учеников школы.
- В письме вы упомянули, что поможете стать мне хорошим жокеем.., это
правда?
- Да, - сказал я. - На тренировках вы ездите очень хорошо. Честно говоря,
даже лучше, чем я думал.
- Я ведь говорил вам... - начал он, вздернув нос кверху.
- Что вы - гений, - закончил я, кивнув головой. - Слышал.
- Не смейте надо мной смеяться! - Глаза Алессандро зажглись яростью.
- Вам осталось только выиграть несколько скачек, доказать, что вы добились
единения с лошадью, показать понимание тактики скачек и перестать
полагаться на вашего отца.
Алессандро не выглядел умиротворенным.
- Полагаться на отца естественно, - упрямо заявил он.
- Я убежал от своего отца, когда мне было шестнадцать.
- Очевидно, он не выполнял всех ваших желаний, как мой.
- Совершенно верно, - согласился я. - Я желал быть свободным.
"Свобода, - подумал я. - Пожалуй, это единственное, чего Энсо никогда не
даст своему сыну: люди, одержимые навязчивой идеей, как правило, ярые
собственники. О какой свободе можно говорить, когда у Алессандро нет своих
денег, он не умеет водить машину и никуда не ходит без Карло, который
докладывает о каждом его шаге. А с другой стороны, Алессандро привык к
рабству, и оно кажется ему упоительным".
* * *
- Потому что на Холсте вы могли победить через неделю на скачках?
- Да.., нет.., вы меня путаете.
- Но он не послушался вас, - подсказал я, - и выполнил распоряжение вашего
отца?
- Я не велел ему приходить - Он не осмелился ослушаться вашего отца.
- Все слушаются моего отца, - машинально ответил Алессандро, а затем
посмотрел на меня с изумлением. - Кроме вас, - сказал он.
- Фокус в том, - объяснил я, - что я выказываю неповиновение вашему отцу в
тех случаях, когда возмездие становится ему невыгодным, и я делаю это как
можно чаще и при малейшей возможности.
- Не понимаю.
- Я объясню вам по пути в Донкастер, - сказал я.
- Я не поеду с вами, - решительно заявил он. - Карло отвезет меня в моей
машине.
- Боюсь, он на это не способен. Если вы хотите посмотреть скачки, вам
придется либо сесть за руль самому, либо поехать со мной.
Он сердито на меня уставился, но не признался, что не умеет водить машину.
Правда, с притягательной силой скачек совладать трудно, а именно на это я
и рассчитывал.
- Хорошо, я поеду с вами.
* * *
Когда мы вернулись в конюшни после утренней проездки, я отправил
Алессандро в контору поболтать с Маргарет, сам пошел переодеваться, а
затем отвез его в "Форбэри Инн".
Он выскочил из "Дженсена" прежде, чем я успел остановить машину, и рывком
распахнул заднюю дверцу "Мерседеса". По сгорбленной фигуре на заднем
сиденье было ясно, что Карло проснулся, хотя соображал еще туго, потому
что никак не отреагировал на поток итальянской брани, обрушившейся на его
голову. Я похлопал Алессандро по плечу и, когда он на мгновение умолк, дал
ему добрый совет:
- Вряд ли он способен вас понять. Я говорю по личному опыту. Так что не
тратьте время зря, переодевайтесь скорее, и поедем на скачки.
Когда он ушел к себе в номер, Карло высказал мне по-итальянски несколько
своих соображений, в результате чего мой лексикон сильно обогатился.
Правда, я не все понял, но речь явно шла о моих ближайших родственниках.
Алессандро вышел из гостиницы и остановился в нерешительности. Темный
костюм, который был на нем в день нашего знакомства, сейчас болтался, как
на вешалке, из-за чего Алессандро казался еще более худым и выглядел
совсем мальчиком, неспособным причинить кому-нибудь зла. "Только не
расслабляться", - сказал я себе, вспомнив, что в боксе побеждает тот, кто
не забывает о защите, и кивком головы пригласил его сесть в "Дженсен".
Когда Алессандро захлопнул за собой дверцу, я обратился к Карло сквозь
опущенное стекло "Мерседеса".
- Вы в состоянии меня выслушать? - спросил я. - Вы меня слышите? - он с
трудом поднял голову; по его глазам было ясно, что он все слышит и жалеет
только о том, что не может заставить меня заткнуться. - Прекрасно, -
сказал я. - Тогда запоминайте. Алессандро уезжает со мной на скачки.
Прежде чем привезти его обратно, я позвоню в конюшни и проверю, все ли в
порядке. Если вы попытаетесь сделать очередную гадость, Алессандро не
вернется в гостиницу очень долго.., и не думаю, что Энсо Ривера будет вами
доволен. - Несмотря на свое плачевное состояние, он изобразил на лице
нечто вроде ярости. - Вы меня поняли? - спросил я.
- Да. - Он закрыл глаза и застонал. Я повернулся и пошел к "Дженсену",
вполне довольный собой.
* * *
- Что вы сказали Карло? - требовательно спросил Алессандро, когда я завел
мотор и мы тронулись с места.
- Посоветовал отлежаться в постели.
- Я вам не верю.
- Ну.., нечто в этом роде.
Я с трудом удержался от улыбки, и Алессандро подозрительно на меня
уставился; потом он недовольно отвернулся и принялся смотреть на дорогу
сквозь лобовое стекло.
Миль через десять я нарушил гробовое молчание:
- Я написал вашему отцу письмо, и мне бы хотелось, чтобы вы его отправили.
- Какое письмо?
Я вынул из внутреннего кармана конверт и протянул ему.
- Я хочу прочесть, - враждебно произнес он.
- Конечно. Конверт не заклеен. Я решил избавить вас от лишней работы.
Он поджал губы и вытащил письмо. Вот что там было написано:
"Энсо Ривера,
Вам надлежит обдумать следующее:
1. Пока Алессандро остается и намерен оставаться в Роули Лодж, конюшни не
могут быть уничтожены.
При любой попытке уничтожить конюшни, равно как нанести им малейший ущерб,
Жокей-клубу немедленно станет известно обо всем, что здесь произошло, и в
результате Алессандро будет на всю жизнь дисквалифицирован и никогда нигде
не сможет участвовать в скачках.
2. Томми Хойлэйк.
Любой вред, причиненный Томми Хойлэйку, равно как любому другому жокею,
которого пригласят выступать наши конюшни, закончится оглаской
нижеследующей информации, после чего Алессандро не сможет больше выступать.
3. Лунный Камень, Индиго, Холст.
Если будут сделаны дальнейшие попытки причинить вред или убить одну из
лошадей Роули Лодж, информация будет также оглашена, и Алессандро не
сможет больше участвовать в скачках.
4. Информация, которая будет передана Жокей-клубу, состоит в настоящее
время из точного описания всех происшедших событий, наряду с: а) двумя
деревянными фигурками лошадей с ярлыками, написанными от руки; б)
результатами анализа крови, проведенного в Ветеринарных
научно-исследовательских лабораториях, которые подтверждают наличие
промазина, использованного в качестве наркоза; в) рентгеновскими снимками
перелома задней ноги Индиго; г) одной резиновой маской, снятой с Карло; д)
одним шприцем, содержащим промазин, и е) одной резиновой дубинкой. На двух
последних предметах ясно видны отпечатки пальцев Карло.
Все эти улики находятся у моего поверенного, которому даны указания, как
поступить с ними в случае моей смерти.
Не забывайте, что преступление Ваше и Вашего сына не обязательно должно
быть доказано судом, достаточно лишь представить информацию распорядителям
Жокей-клуба. Только они облечены властью выдавать и отнимать жокейские
права.
Если конюшням Роули Лодж не будет больше причинен ущерб, я, со своей
стороны, обязуюсь предоставить Алессандро любую разумную возможность стать
опытным и хорошим жокеем".
Алессандро перечитал письмо дважды. Затем медленно сложил его и сунул
обратно в конверт.
- Ему это не понравится, - сказал он. - Он никогда и ни от кого не
потерпит угроз.
- Ему не следовало грозить и мне, - мягко ответил я.
- Он думал, что это будет ваш отец.., а стариков, по его словам, легче
запугать.
Я оторвал взгляд от дороги и в течение нескольких секунд смотрел на
Алессандро. Он говорил сейчас так же спокойно, как и тогда, когда заявил,
что его отец меня убьет. Страшным и пугающим было его детство, а он до сих
пор продолжал считать свое воспитание нормой.
- У вас действительно все это есть? - спросил Алессандро. - Результаты
анализов.., шприц?
- Да.
- Но Карло всегда носит перчатки... - Он умолк.
- На этот раз он был неосторожен, - сказал я. Алессандро задумался.
- Если мой отец велит Карло сломать ногу еще какой-нибудь лошади, вы
действительно сделаете так, что меня дисквалифицируют?
- Безусловно.
- Но тогда он наверняка отомстит и уничтожит конюшни, и вы будете
бессильны.
- А вы уверены, что он это сделает? - спросил я. - Стоит ли пачкаться.
Алессандро посмотрел на меня с жалостью и высокомерно улыбнулся.
- Мой отец будет мстить, если кто-нибудь съест пирожное, которое ему
понравилось.
- Значит, вы одобряете месть? - спросил я.
- Конечно.
- Она не вернет вам жокейских прав, - напомнил я, - и к тому же я сильно
сомневаюсь, что он действительно сможет что-то сделать, потому что, когда
все откроется, полиция окажет нам неограниченное содействие, а пресса
поднимет шум на всю страну.
- Вы бы вообще ничем не рисковали, - упрямо возразил Алессандро, - если бы
согласились выставить меня на Гороховом Пудинге и Архангеле.
- Вы слишком неопытны. И будь у вас хоть капля здравого смысла, вы сами
пришли бы к такому выводу. - Алессандро надменно на меня посмотрел и тут
же потупил глаза, впервые за все время, что я его знал. - Поэтому, -
продолжал я, - приходится идти на определенный риск, не поддаваясь на
шантаж. В некоторых случаях нельзя поступать иначе. Надо только найти
способ, при котором если и погибнешь, то не напрасно.
Наступила очередная долгая пауза, во время которой мы проехали Грэнхэм и
Ньюарк. Пошел дождь. Я включил "дворники", и они застучали по стеклу,
подобно метрономам.
- Мне кажется, - угрюмо сказал Алессандро, - что вы с моим отцом затеяли
игру, в которой мне отведена роль пешки, переставляемой обоими
противниками.
Я улыбнулся, удивленный его умением тонко чувствовать и тем, что он не
побоялся высказать свои мысли вслух.
- Вы правы, - согласился я. - Так произошло с самого начала.
- Мне это не нравится.
- Но вы сами виноваты. Выбросьте из головы мысль стать жокеем, и все
уладится.
- Но я хочу быть жокеем, - сказал Алессандро, давая понять, что разговор
окончен. Может, он был прав.
Мы молча проехали по мокрому шоссе еще десять миль, прежде чем он нарушил
молчание:
- Вы пытались избавиться от меня.
- Да.
- Вы все еще хотите, чтобы я ушел?
- А вы уйдете? - спросил я с надеждой в голосе.
- Нет, - сказал он. Я поморщился. - Нет, - повторил он, - потому что вы с
моим отцом сделали все возможное, чтобы я не смог пойти учеником в другие
конюшни и начать все сначала. - Алессандро надолго замолчал, потом добавил:
- Да к тому же я не хочу уходить. Я предпочитаю остаться в Роули Лодж.
- И быть чемпионом, - пробормотал я.
- Я говорил об этом только Маргарет... - резко ответил он и осекся. -
Значит, это она сказала вам о Холсте, - с горечью произнес он. - И поэтому
вы подловили Карло.
Чтобы отдать должное Маргарет, я ответил:
- Она бы ничего не сказала, если бы я не спросил, о чем вы беседовали.
- Вы мне не верите, - с обидой в голосе заметил Алессандро.
- По правде говоря, нет, - иронически ответил я.
- Я не полный дурак.
Дождь еще сильнее стал заливать лобовое стекло. Мы остановились на красный
свет в Боутри и подождали, пока воспитатель проведет по пешеходному
переходу учеников школы.
- В письме вы упомянули, что поможете стать мне хорошим жокеем.., это
правда?
- Да, - сказал я. - На тренировках вы ездите очень хорошо. Честно говоря,
даже лучше, чем я думал.
- Я ведь говорил вам... - начал он, вздернув нос кверху.
- Что вы - гений, - закончил я, кивнув головой. - Слышал.
- Не смейте надо мной смеяться! - Глаза Алессандро зажглись яростью.
- Вам осталось только выиграть несколько скачек, доказать, что вы добились
единения с лошадью, показать понимание тактики скачек и перестать
полагаться на вашего отца.
Алессандро не выглядел умиротворенным.
- Полагаться на отца естественно, - упрямо заявил он.
- Я убежал от своего отца, когда мне было шестнадцать.
- Очевидно, он не выполнял всех ваших желаний, как мой.
- Совершенно верно, - согласился я. - Я желал быть свободным.
"Свобода, - подумал я. - Пожалуй, это единственное, чего Энсо никогда не
даст своему сыну: люди, одержимые навязчивой идеей, как правило, ярые
собственники. О какой свободе можно говорить, когда у Алессандро нет своих
денег, он не умеет водить машину и никуда не ходит без Карло, который
докладывает о каждом его шаге. А с другой стороны, Алессандро привык к
рабству, и оно кажется ему упоительным".
* * *
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:02
На ипподроме все без исключения отнеслись ко мне крайне доброжелательно,
наперебой помогая советами и делясь информацией, так что к концу дня я
уяснил, что мне следует (и не менее важно - не следует) делать в связи с
тем, что я заявил Горохового Пудинга на приз Линкольна.
Томми Хойлэйк, ухмыляясь во весь рот, высказал свое мнение в нескольких
словах:
- Заявить, подседлать, прийти первым и на всякий случай подождать, пока
объявят победителя.
- Вы считаете, у нас есть шанс?
- О, конечно, - ответил он. - В пробегах на скорость выиграть может любой.
Каприз богов, знаете ли, каприз богов.
Из этого я заключил, что Томми еще не пришел к окончательному выводу после
испытаний: хорош ли Лан-кет или плох Гороховый Пудинг.
* * *
Я повез Алессандро в Ньюмаркет и по дороге спросил, как ему понравились
скачки.
Он мог бы мне не отвечать, потому что в течение дня я изредка видел его
лицо, на котором попеременно отражались то зависть, то гордость. Он был
явно счастлив, что все принимают его за жокея, и неистовствовал, что не
участвует в открытии сезона. Взгляд, который он бросил на победителя
скачек учеников, напугал бы гремучую змею.
- Я не могу ждать до следующей среды, - сказал Алессандро. - Я хочу начать
завтра.
- Мы не подавали заявок до следующей среды, - спокойно ответил я.
- Гороховый Пудинг! - яростно выкрикнул он. - В субботу!
- По-моему, этот вопрос мы уже обсудили.
- Но я хочу.
- Нет.
Алессандро раздраженно заерзал на сиденье. Вид скачек, с их звуками и
запахами, возбудил его до такой степени, что он с трудом заставил себя
замолчать. То мимолетное понимание, которого я добился по пути в
Донкастер, испарилось, как дым, и половина дороги домой тоже пропала
даром. Только когда Алессандро немного успокоился и мрачно откинулся на
спинку сиденья, я задал ему вопрос:
- Как бы вы провели скачки на Пуллитцере? - Он мгновенно выпрямился и
ответил так же откровенно, как после испытаний:
- Я посмотрел его прошлогоднюю скаковую карточку. Пуллитцер, как правило,
приходил третьим, четвертым или шестым. Он скакал первым почти до финиша и
сдавал лишь на последнем фарлонге. В учебниках говорится, что при
жеребьевке лучше всего вытаскивать первые номера. Буду надеяться, что мне
достанется один из них, а затем постараюсь хорошо взять старт и
расположиться как можно ближе к канатам или, по крайней мере, чтобы сбоку
от меня было не больше одной лошади. Я буду вести скачки не быстро и не
медленно, не дальше чем на два с половиной корпуса от лидера, и постараюсь
не вырываться вперед до самого финиша. Думаю, припустить лошадь надо не
раньше чем ярдов за шестьдесят, а выйти на первое место ярдов за
пятнадцать до финишного столба. Мне кажется, Пуллитцер не проявляет всех
своих возможностей, когда ведет скачки, поэтому мне не хочется скакать
первым.
Сказать, что я был потрясен, означало неверно передать то волнение,
которое я испытал в данную минуту. За долгие годы практики я научился
отличать фальшивое от настоящего, а слова Алессандро сверкали правотой,
как бриллиант чистой воды.
- Хорошо, - небрежно ответил я. - По-моему, все правильно. Так и сделаем.
А насчет Холста.., вы будете участвовать на нем в скачках учеников в
Ливерпуле. И ровно через два дня, в субботу, я дам вам Ланкета на скачки в
Тийсайде.
- Я посмотрю их карточки и все обдумаю, - серьезно ответил он.
- Только не Ланкета, - напомнил я. - В прошлом году, двухлеткой, он себя
не проявил. Исходите из того, как он прошел испытания.
- Да, - сказал Алессандро. - Я понимаю. Возбуждение вернулось к нему с
прежней силой, но теперь оно не было бесконтрольным, и я неожиданно понял,
что, пообещав ему помочь, вовсе не собирался отнестись к своим словам
серьезнее, чем при составлении письма его отцу. Энсо стремился заставить
меня против моей воли предоставить Алессандро как можно больше
возможностей участвовать в скачках. Мне стало смешно при мысли о том, что
я начал исполнять его требования по собственному желанию.
Это резко меняло план борьбы. Я подумал об Энсо и его отношении к сыну..,
и наконец-то понял, как поступить, чтобы Ривера отказался от своих угроз.
Но при этом будущее показалось мне куда опаснее прошлого.
Глава 11
В течение всей недели перед скачками на приз Линкольна я проводил вечера у
телефонного аппарата, отвечая на звонки. Владельцы скаковых лошадей
разговаривали со мной отчаянными голосами. Когда я в четвертый раз
услышал, что "нельзя ожидать успеха, пока ваш отец прикован к постели", я
понял, что инвалид основательно уселся за телефон.
Отец обзвонил всех владельцев, принес извинения, предупредил, чтобы они не
ждали ничего хорошего, и пообещал, что все будет в порядке, как только он
вернется. Он также сказал совладельцу Горохового Пудинга, майору Барнетту,
что, по его мнению, лошадь недостаточно подготовлена, и мне пришлось в
течение получаса убеждать майора самым проникновенным голосом, что мой
отец не видел лошадь в последние шесть недель и поэтому не может судить
объективно.
Решив докопаться до истины, я выяснил также, что отец тайком пишет Этти
каждую неделю письма с требованием отчетов. Я заставил ее признаться в
этом утром в день открытия скачек на приз Линкольна, почуяв неладное
только потому, что отец всех владельцев до единого убедил в полной
неподготовленности их лошадей. Этти выдало виноватое выражение лица, но
она тут же принялась оправдываться, утверждая, что никогда не говорила о
"неподготовленности" и что отец сам сделал такой вывод.
Я вернулся в контору и поинтересовался у Маргарет, не получает ли она от
моего отца письма с требованием еженедельных отчетов. Она смутилась, но
утвердительно кивнула.
Когда я спросил в пятницу Томми Хойлэйка, как он собирается провести
скачки, он ответил, чтобы я не беспокоился, так как мой отец позвонил ему
и полностью проинструктировал.
- Каким образом? - спросил я, едва сдерживаясь.
- О.., никаких резвых бросков, скакать ровно, постараться не прийти
последним, если лошадь устанет.
- Гм-м... Если бы он вам не позвонил, что бы вы сделали?
- Послал бы лошадь резвым броском прямо со старта, - тут же ответил он. -
Когда Гороховый Пудинг в хорошей форме, то любит скакать первым. За два
фарлонга до финиша я бы ушел вперед, захватил лидерство и молился, чтобы
меня никто не догнал.
- Так и сделайте, - сказал я. - Я поставил на него сотню фунтов, хотя
почти никогда не играю на скачках. Томми даже рот открыл от изумления.
- Но ваш отец...
- Обещайте мне, что постараетесь победить, - очень любезно сказал я, - или
мне придется заменить вас кем-нибудь другим.
Это было оскорблением. Никто и никогда не грозил заменить Томми Хойлэйка.
Он неуверенно посмотрел на мое открытое лицо и пришел к выводу, что такое
чудовищное заявление я сделал только по своей неопытности.
Он пожал плечами.
- Хорошо. Я попробую. Хотя что скажет ваш отец...
Если верить репортерам, мой отец и не думал помалкивать. Три газеты,
вышедшие утром в день открытия скачек на приз Линкольна, цитировали его
высказывание о том, что у Горохового Пудинга нет ни одного шанса на
победу. "Как бы мне в результате не пришлось держать ответ перед
распорядителями Жокей-клуба, - мрачно подумал я, - если лошадь хоть как-то
себя покажет".
За время своей активной деятельности отец позвонил мне всего один раз. В
голосе его отсутствовала былая снисходительная самоуверенность, он говорил
раздраженно и сухо, и я понял, что наше "шампанское" перемирие
закончилось, как только я вышел за дверь его палаты.
Отец позвонил мне в четверг вечером, когда я вернулся из Донкастера, и я
тут же рассказал, как все его знакомые помогли мне советами.
- Гм-м... - буркнул он. - Я позвоню завтра администратору ипподрома и
попрошу его присмотреть, чтобы все было в порядке.
- Ты навечно захватил тележку с телефоном? - спросил я.
- Тележку с телефоном? Мне никогда не удавалось пользоваться ею
по-настоящему. Слишком много больных поминутно ее требуют. Нет, нет. Я
сказал, что мне необходим личный аппарат прямо в палате, и после долгих
разговоров мне его поставили, правда с задержкой. Естественно, я объяснил,
что мне необходимо вести деловые переговоры. Пришлось настаивать.
- Теперь ты доволен?
- Конечно, - невозмутимо ответил он, и по собственному опыту я знал, что у
яйца, попавшего под паровой каток, было больше шансов уцелеть, чем у
больницы отказать отцу в его требовании.
- Наши лошади не так плохи, как ты думаешь, - сказал я. - Напрасно ты
настроен так пессимистично.
- Ты ничего не понимаешь в лошадях, - категорически заявил отец и на
следующий день высказал свое мнение о Гороховом Пудинге репортерам.
Майор Барнетт мрачно стоял в парадном круге, выражая презрение и жалость
по поводу моей необдуманно высокой ставки.
- Ваш отец посоветовал мне не швырять денег на ветер, - сообщил он. - И я
никак не могу понять, почему я поддался на ваши уговоры.
- Если хотите, могу взять вас в долю на половину, - предложил я с самыми
благородными намерениями, но он воспринял это как попытку с моей стороны
хоть частично возместить потери.
- Естественно, нет, - возмущенно ответил он.
Майор был невзрачным стареющим мужчиной среднего роста, но вспыхивал как
порох, если считал, что задето его чувство собственного достоинства.
"Верный признак того, что он - неудачник", - поставил я довольно злой
диагноз и вспомнил старую тренерскую присказку: "Лошадей выезжать легче,
чем владельцев".
Двадцать девять длинноногих рысаков, принимавших участие в скачках на приз
Линкольна, нетерпеливо ожидали в парадном круге, в то время как тренеры и
владельцы небольшими группами стояли рядом. Сильный, холодный северный
ветер разогнал облака, и солнце сверкало с ослепительно высокого неба.
Разноцветные формы жокеев переливались на свету всеми цветами радуги, как
детские игрушки.
Томми Хойлэйк в ярко-зеленом камзоле подошел к нам, широко улыбаясь, и его
беспечность еще больше убедила майора Барнетта в том, что лошадь,
владельцем половинной доли которой он является, пробежит плохо.
- Послушайте, - с трудом сказал он, обращаясь к Томми, - только не придите
последним, если почувствуете, что все пропало, ради бога, прыгайте с
лошади и сделайте вид, что она охромела или седло свалилось, в общем, все,
что угодно, лишь бы не поползли слухи, что жеребец никуда не годится.
Иначе он потеряет всякую цену как производитель.
- Я не думаю, что он придет последним, сэр, - рассудительно ответил Томми
и бросил на меня вопросительный взгляд.
- Действуйте по плану, - сказал я, - и не полагайтесь на каприз богов.
Он ухмыльнулся, вскочил в седло, махнул своей шапочкой майору Барнетту и
все с тем же беспечным видом уехал.
Майор Барнетт отошел поближе к канатам наблюдать за скачками, и я
облегченно вздохнул. В горле у меня пересохло. А если все-таки отец
прав.., и я не умею отличить хорошую лошадь от почтового ящика? Что ж,
надо быть честным и, если лошадь действительно пробежит из рук вон плохо,
признаться в своей ошибке и просить пощады.
Гороховый Пудинг не пробежал из рук вон плохо.
Лошади прошли кентером милю по прямой от трибун, повернулись, выстроились
в одну линию и поскакали обратно галопом. Я не привык наблюдать за
скачками в бинокль с такого расстояния, поэтому долгое время мне вообще не
удавалось различить Томми Хойлэйка, хотя я примерно предполагал, где он
находится: по жеребьевке ему достался двадцать первый номер, стало быть,
его следовало искать в середине. Через некоторое время я опустил бинокль и
просто смотрел на приближающуюся к трибунам разноцветную массу,
разделившуюся на две группы по обе стороны поля. Группы сближались до тех
пор, пока между ними не остался свободным лишь центр бровки - создавалось
такое впечатление, что одновременно проводятся разные скачки.
Я услышал имя Томми от комментатора, прежде чем увидел ярко-зеленый камзол:
- А теперь, со стороны трибун, резвый рывок сделал Гороховый Пудинг. За
два фарлонга до финиша Гороховый Пудинг поравнялся с Легким, Барсук отстал
на полкорпуса; со стороны поля - Волей-Неволей, за ним - Термометр,
Беспокойный Студент, Марганец... - Комментатор скороговоркой продолжал
перечислять клички, но я перестал слышать.
С меня было достаточно новости, что у жеребца хватило сил сделать рывок за
два фарлонга до финиша. С этого момента мне действительно стало все равно,
выиграет он или нет. Но он выиграл. Выиграл, опередив Барсука на
полголовы, упрямо вытягивая вперед морду, когда казалось, что его вот-вот
достанут. Томми Хойлэйк ритмично двигался в седле, подстегивая жеребца и
выжимая из него последние крупицы воли к победе, упрямого нежелания
признать себя побежденным.
наперебой помогая советами и делясь информацией, так что к концу дня я
уяснил, что мне следует (и не менее важно - не следует) делать в связи с
тем, что я заявил Горохового Пудинга на приз Линкольна.
Томми Хойлэйк, ухмыляясь во весь рот, высказал свое мнение в нескольких
словах:
- Заявить, подседлать, прийти первым и на всякий случай подождать, пока
объявят победителя.
- Вы считаете, у нас есть шанс?
- О, конечно, - ответил он. - В пробегах на скорость выиграть может любой.
Каприз богов, знаете ли, каприз богов.
Из этого я заключил, что Томми еще не пришел к окончательному выводу после
испытаний: хорош ли Лан-кет или плох Гороховый Пудинг.
* * *
Я повез Алессандро в Ньюмаркет и по дороге спросил, как ему понравились
скачки.
Он мог бы мне не отвечать, потому что в течение дня я изредка видел его
лицо, на котором попеременно отражались то зависть, то гордость. Он был
явно счастлив, что все принимают его за жокея, и неистовствовал, что не
участвует в открытии сезона. Взгляд, который он бросил на победителя
скачек учеников, напугал бы гремучую змею.
- Я не могу ждать до следующей среды, - сказал Алессандро. - Я хочу начать
завтра.
- Мы не подавали заявок до следующей среды, - спокойно ответил я.
- Гороховый Пудинг! - яростно выкрикнул он. - В субботу!
- По-моему, этот вопрос мы уже обсудили.
- Но я хочу.
- Нет.
Алессандро раздраженно заерзал на сиденье. Вид скачек, с их звуками и
запахами, возбудил его до такой степени, что он с трудом заставил себя
замолчать. То мимолетное понимание, которого я добился по пути в
Донкастер, испарилось, как дым, и половина дороги домой тоже пропала
даром. Только когда Алессандро немного успокоился и мрачно откинулся на
спинку сиденья, я задал ему вопрос:
- Как бы вы провели скачки на Пуллитцере? - Он мгновенно выпрямился и
ответил так же откровенно, как после испытаний:
- Я посмотрел его прошлогоднюю скаковую карточку. Пуллитцер, как правило,
приходил третьим, четвертым или шестым. Он скакал первым почти до финиша и
сдавал лишь на последнем фарлонге. В учебниках говорится, что при
жеребьевке лучше всего вытаскивать первые номера. Буду надеяться, что мне
достанется один из них, а затем постараюсь хорошо взять старт и
расположиться как можно ближе к канатам или, по крайней мере, чтобы сбоку
от меня было не больше одной лошади. Я буду вести скачки не быстро и не
медленно, не дальше чем на два с половиной корпуса от лидера, и постараюсь
не вырываться вперед до самого финиша. Думаю, припустить лошадь надо не
раньше чем ярдов за шестьдесят, а выйти на первое место ярдов за
пятнадцать до финишного столба. Мне кажется, Пуллитцер не проявляет всех
своих возможностей, когда ведет скачки, поэтому мне не хочется скакать
первым.
Сказать, что я был потрясен, означало неверно передать то волнение,
которое я испытал в данную минуту. За долгие годы практики я научился
отличать фальшивое от настоящего, а слова Алессандро сверкали правотой,
как бриллиант чистой воды.
- Хорошо, - небрежно ответил я. - По-моему, все правильно. Так и сделаем.
А насчет Холста.., вы будете участвовать на нем в скачках учеников в
Ливерпуле. И ровно через два дня, в субботу, я дам вам Ланкета на скачки в
Тийсайде.
- Я посмотрю их карточки и все обдумаю, - серьезно ответил он.
- Только не Ланкета, - напомнил я. - В прошлом году, двухлеткой, он себя
не проявил. Исходите из того, как он прошел испытания.
- Да, - сказал Алессандро. - Я понимаю. Возбуждение вернулось к нему с
прежней силой, но теперь оно не было бесконтрольным, и я неожиданно понял,
что, пообещав ему помочь, вовсе не собирался отнестись к своим словам
серьезнее, чем при составлении письма его отцу. Энсо стремился заставить
меня против моей воли предоставить Алессандро как можно больше
возможностей участвовать в скачках. Мне стало смешно при мысли о том, что
я начал исполнять его требования по собственному желанию.
Это резко меняло план борьбы. Я подумал об Энсо и его отношении к сыну..,
и наконец-то понял, как поступить, чтобы Ривера отказался от своих угроз.
Но при этом будущее показалось мне куда опаснее прошлого.
Глава 11
В течение всей недели перед скачками на приз Линкольна я проводил вечера у
телефонного аппарата, отвечая на звонки. Владельцы скаковых лошадей
разговаривали со мной отчаянными голосами. Когда я в четвертый раз
услышал, что "нельзя ожидать успеха, пока ваш отец прикован к постели", я
понял, что инвалид основательно уселся за телефон.
Отец обзвонил всех владельцев, принес извинения, предупредил, чтобы они не
ждали ничего хорошего, и пообещал, что все будет в порядке, как только он
вернется. Он также сказал совладельцу Горохового Пудинга, майору Барнетту,
что, по его мнению, лошадь недостаточно подготовлена, и мне пришлось в
течение получаса убеждать майора самым проникновенным голосом, что мой
отец не видел лошадь в последние шесть недель и поэтому не может судить
объективно.
Решив докопаться до истины, я выяснил также, что отец тайком пишет Этти
каждую неделю письма с требованием отчетов. Я заставил ее признаться в
этом утром в день открытия скачек на приз Линкольна, почуяв неладное
только потому, что отец всех владельцев до единого убедил в полной
неподготовленности их лошадей. Этти выдало виноватое выражение лица, но
она тут же принялась оправдываться, утверждая, что никогда не говорила о
"неподготовленности" и что отец сам сделал такой вывод.
Я вернулся в контору и поинтересовался у Маргарет, не получает ли она от
моего отца письма с требованием еженедельных отчетов. Она смутилась, но
утвердительно кивнула.
Когда я спросил в пятницу Томми Хойлэйка, как он собирается провести
скачки, он ответил, чтобы я не беспокоился, так как мой отец позвонил ему
и полностью проинструктировал.
- Каким образом? - спросил я, едва сдерживаясь.
- О.., никаких резвых бросков, скакать ровно, постараться не прийти
последним, если лошадь устанет.
- Гм-м... Если бы он вам не позвонил, что бы вы сделали?
- Послал бы лошадь резвым броском прямо со старта, - тут же ответил он. -
Когда Гороховый Пудинг в хорошей форме, то любит скакать первым. За два
фарлонга до финиша я бы ушел вперед, захватил лидерство и молился, чтобы
меня никто не догнал.
- Так и сделайте, - сказал я. - Я поставил на него сотню фунтов, хотя
почти никогда не играю на скачках. Томми даже рот открыл от изумления.
- Но ваш отец...
- Обещайте мне, что постараетесь победить, - очень любезно сказал я, - или
мне придется заменить вас кем-нибудь другим.
Это было оскорблением. Никто и никогда не грозил заменить Томми Хойлэйка.
Он неуверенно посмотрел на мое открытое лицо и пришел к выводу, что такое
чудовищное заявление я сделал только по своей неопытности.
Он пожал плечами.
- Хорошо. Я попробую. Хотя что скажет ваш отец...
Если верить репортерам, мой отец и не думал помалкивать. Три газеты,
вышедшие утром в день открытия скачек на приз Линкольна, цитировали его
высказывание о том, что у Горохового Пудинга нет ни одного шанса на
победу. "Как бы мне в результате не пришлось держать ответ перед
распорядителями Жокей-клуба, - мрачно подумал я, - если лошадь хоть как-то
себя покажет".
За время своей активной деятельности отец позвонил мне всего один раз. В
голосе его отсутствовала былая снисходительная самоуверенность, он говорил
раздраженно и сухо, и я понял, что наше "шампанское" перемирие
закончилось, как только я вышел за дверь его палаты.
Отец позвонил мне в четверг вечером, когда я вернулся из Донкастера, и я
тут же рассказал, как все его знакомые помогли мне советами.
- Гм-м... - буркнул он. - Я позвоню завтра администратору ипподрома и
попрошу его присмотреть, чтобы все было в порядке.
- Ты навечно захватил тележку с телефоном? - спросил я.
- Тележку с телефоном? Мне никогда не удавалось пользоваться ею
по-настоящему. Слишком много больных поминутно ее требуют. Нет, нет. Я
сказал, что мне необходим личный аппарат прямо в палате, и после долгих
разговоров мне его поставили, правда с задержкой. Естественно, я объяснил,
что мне необходимо вести деловые переговоры. Пришлось настаивать.
- Теперь ты доволен?
- Конечно, - невозмутимо ответил он, и по собственному опыту я знал, что у
яйца, попавшего под паровой каток, было больше шансов уцелеть, чем у
больницы отказать отцу в его требовании.
- Наши лошади не так плохи, как ты думаешь, - сказал я. - Напрасно ты
настроен так пессимистично.
- Ты ничего не понимаешь в лошадях, - категорически заявил отец и на
следующий день высказал свое мнение о Гороховом Пудинге репортерам.
Майор Барнетт мрачно стоял в парадном круге, выражая презрение и жалость
по поводу моей необдуманно высокой ставки.
- Ваш отец посоветовал мне не швырять денег на ветер, - сообщил он. - И я
никак не могу понять, почему я поддался на ваши уговоры.
- Если хотите, могу взять вас в долю на половину, - предложил я с самыми
благородными намерениями, но он воспринял это как попытку с моей стороны
хоть частично возместить потери.
- Естественно, нет, - возмущенно ответил он.
Майор был невзрачным стареющим мужчиной среднего роста, но вспыхивал как
порох, если считал, что задето его чувство собственного достоинства.
"Верный признак того, что он - неудачник", - поставил я довольно злой
диагноз и вспомнил старую тренерскую присказку: "Лошадей выезжать легче,
чем владельцев".
Двадцать девять длинноногих рысаков, принимавших участие в скачках на приз
Линкольна, нетерпеливо ожидали в парадном круге, в то время как тренеры и
владельцы небольшими группами стояли рядом. Сильный, холодный северный
ветер разогнал облака, и солнце сверкало с ослепительно высокого неба.
Разноцветные формы жокеев переливались на свету всеми цветами радуги, как
детские игрушки.
Томми Хойлэйк в ярко-зеленом камзоле подошел к нам, широко улыбаясь, и его
беспечность еще больше убедила майора Барнетта в том, что лошадь,
владельцем половинной доли которой он является, пробежит плохо.
- Послушайте, - с трудом сказал он, обращаясь к Томми, - только не придите
последним, если почувствуете, что все пропало, ради бога, прыгайте с
лошади и сделайте вид, что она охромела или седло свалилось, в общем, все,
что угодно, лишь бы не поползли слухи, что жеребец никуда не годится.
Иначе он потеряет всякую цену как производитель.
- Я не думаю, что он придет последним, сэр, - рассудительно ответил Томми
и бросил на меня вопросительный взгляд.
- Действуйте по плану, - сказал я, - и не полагайтесь на каприз богов.
Он ухмыльнулся, вскочил в седло, махнул своей шапочкой майору Барнетту и
все с тем же беспечным видом уехал.
Майор Барнетт отошел поближе к канатам наблюдать за скачками, и я
облегченно вздохнул. В горле у меня пересохло. А если все-таки отец
прав.., и я не умею отличить хорошую лошадь от почтового ящика? Что ж,
надо быть честным и, если лошадь действительно пробежит из рук вон плохо,
признаться в своей ошибке и просить пощады.
Гороховый Пудинг не пробежал из рук вон плохо.
Лошади прошли кентером милю по прямой от трибун, повернулись, выстроились
в одну линию и поскакали обратно галопом. Я не привык наблюдать за
скачками в бинокль с такого расстояния, поэтому долгое время мне вообще не
удавалось различить Томми Хойлэйка, хотя я примерно предполагал, где он
находится: по жеребьевке ему достался двадцать первый номер, стало быть,
его следовало искать в середине. Через некоторое время я опустил бинокль и
просто смотрел на приближающуюся к трибунам разноцветную массу,
разделившуюся на две группы по обе стороны поля. Группы сближались до тех
пор, пока между ними не остался свободным лишь центр бровки - создавалось
такое впечатление, что одновременно проводятся разные скачки.
Я услышал имя Томми от комментатора, прежде чем увидел ярко-зеленый камзол:
- А теперь, со стороны трибун, резвый рывок сделал Гороховый Пудинг. За
два фарлонга до финиша Гороховый Пудинг поравнялся с Легким, Барсук отстал
на полкорпуса; со стороны поля - Волей-Неволей, за ним - Термометр,
Беспокойный Студент, Марганец... - Комментатор скороговоркой продолжал
перечислять клички, но я перестал слышать.
С меня было достаточно новости, что у жеребца хватило сил сделать рывок за
два фарлонга до финиша. С этого момента мне действительно стало все равно,
выиграет он или нет. Но он выиграл. Выиграл, опередив Барсука на
полголовы, упрямо вытягивая вперед морду, когда казалось, что его вот-вот
достанут. Томми Хойлэйк ритмично двигался в седле, подстегивая жеребца и
выжимая из него последние крупицы воли к победе, упрямого нежелания
признать себя побежденным.
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:02
В загоне для расседлывания победивших скакунов майор Барнетт пребывал в
шоке, но Томми Хойлэйк спрыгнул на землю и, широко улыбаясь, сказал:
- Надо же. Все-таки что-то в нем есть.
- Да, - ответил я и объяснил возбужденным репортерам, что приз Линкольна
может выиграть кто и когда угодно, в любой день недели, если только иметь
лошадь, немного счастья, программу тренировок конюшен моего отца и второго
жокея страны.
Человек двадцать неожиданно захотели как можно ближе познакомиться с
майором Барнеттом, и в результате он поддался на их уговоры пойти в бар,
чтобы промочить горло, пересохшее от чествования победителя. Майор
смиренно попросил меня присоединиться к их компании, но, так как наши
глаза встретились именно в тот момент, когда он, оправившись от изумления,
начал рассказывать, что никогда не сомневался в достоинствах Горохового
Пудинга, я решил не смущать его и отказался.
Толпа потихоньку рассосалась, шум утих, и я неожиданно столкнулся с
Алессандро, которого вот уже два дня как привозил в Донкастер частично
оправившийся шофер.
Лицо Алессандро было бледно, насколько это позволял желтый оттенок кожи, а
черные глаза совсем ввалились. Он смотрел на меня, дрожа от возбуждения, и
казалось, никак не мог произнести слов, вертевшихся на кончике его языка.
Я посмотрел на него абсолютно бесстрастно и стал ждать.
- Хорошо, - сказал он прерывающимся голосом. - Хорошо. Почему вы молчите?
Я ведь знаю, что вы хотите сказать.
- В лишних разговорах нет нужды, - спокойно ответил я. - И смысла.
Мускулы его лица чуть расслабились. Алессандро с трудом сглотнул.
- Тогда я сам скажу. Гороховый Пудинг никогда бы не пришел первым, если бы
вы разрешили мне сесть в седло.
- Да, - согласился я.
- Я видел, - сказал он все еще дрожащим голосом. - Я не смог бы так
скакать. Я видел... - Это признание было для него мучительным.
- У Томми Хойлэйка, - сказал я в утешение, - руки не лучше ваших, да и
воли к победе не больше, чем у вас. Но он достиг полной гармонии с
лошадью, прекрасно чувствует ее бег и умеет удивительно собраться на
финише. Придет и ваш черед, не сомневайтесь.
Щеки Алессандро не заиграли здоровым румянцем, но скованность исчезла.
Правда, выглядел он ошеломленным.
- Я думал... - медленно произнес он. - Я думал.., вы.., как это говорит
мисс Крэйг?.. Утрете мне нос.
Я улыбнулся, услышав из его уст идиому, произнесенную очень тщательно, но
все же с акцентом.
- Нет, я этого никогда не сделаю. Алессандро глубоко вздохнул и невольно
развел руки в стороны.
- Я хочу... - сказал он и не докончил фразы. "Ты хочешь завоевать мир", -
подумал я и сказал:
- Начнете в среду.
Когда фургон привез Горохового Пудинга обратно в Роули Лодж, весь
обслуживающий персонал конюшен высыпал в манеж, чтобы поприветствовать
победителя. Выражение на лице Этти сейчас никак нельзя было назвать
обеспокоенным, и она хлопотала над вернувшимся воином, как наседка над
своим цыпленком. Задняя стенка фургона откинулась, жеребец выбежал размять
затекшие ноги и со свойственной ему скромностью отреагировал на сияющие
улыбки и поздравления (вроде:
"победил-таки, старая вешалка"), которыми его осыпали со всех сторон.
- Не может быть, чтобы каждому победителю устраивали такой прием, - сказал
я Этти, когда вышел из дома на неожиданный шум. Я вернулся за полчаса до
прибытия фургона и не заметил ничего необычного: конюхи и наездники уже
устроили лошадей на ночь и отправились в столовую пить чай.
- Это - первый победитель сезона, - ответила она, и глаза на ее добром
простом лице засияли. - И мы не думали.., я хочу сказать, болезнь мистера
Гриффона...
- Я ведь говорил, что вы должны больше верить в свои силы, Этти.
- Ребята прямо ожили, - ответила она, не принимая комплимента на свой
счет. - Никто не отходил от телевизора. Они так кричали, что, наверное, в
"Форбэри Инн" было слышно.
Наш обслуживающий персонал готовился к выходному субботнему вечеру.
Позаботившись о Гороховом Пудинге, люди ушли гурьбой, весело смеясь,
уничтожать запасы "Золотого Льва"; и только когда я собственными глазами
увидел, как они радуются, мне стало понятно, в каком подавленном
настроении они находились последнее время. В конце концов, они ведь тоже
читали газеты. И привыкли верить моему отцу больше, чем своим глазам.
- Мистер Гриффон так обрадуется, - по-детски простодушно заявила Этти.
Но мистер Гриффон, как и следовало ожидать, не обрадовался.
Я поехал навестить его на следующее утро и увидел, что несколько
воскресных газет валяются в корзинке для бумаг. Отец был мрачнее тучи и
подозрительно наблюдал за мной, чтобы в корне пресечь всякую попытку с
моей стороны позлорадствовать по поводу того, что Гороховый Пудинг пришел
первым.
Ему не следовало волноваться. Ничто не могло так испортить отношений в
будущем, как сведение счетов, а я слишком долго имел дело с людьми самых
различных слоев общества, чтобы не знать азбучных истин.
Я поздравил отца с победой.
Он несколько растерялся, не зная, что ответить, но, по крайней мере,
теперь ему не пришлось признаваться в своей ошибке.
- Томми Хойлэйк прекрасно провел скачки, - заявил отец, игнорируя тот
факт, что жокей нарушил его инструкции.
- Да, конечно, - вполне искренне согласился я и повторил, что надо
благодарить Этти и программу тренировок, разработанную отцом, которой мы
преданно следовали.
Он подобрел еще больше, но я, к своему разочарованию и удивлению,
неожиданно подумал, что Алессандро поступил куда порядочнее отца, не
побоявшись принести извинения и признаться в ошибке. Честно говоря, я даже
не подозревал, что Алессандро на это способен.
Со времени моего последнего визита больничная палата стала напоминать
контору. Фирменную тумбочку у постели заменил большой стол на колесиках,
таких же, как у кровати. На столе красовался телефон, с помощью которого
отец развил такую бурную деятельность, лежала кипа "Скаковых календарей",
номера "Спортивной жизни", бланки заявок, три книги с описанием скачек
прошлого года и полузаваленные бумагами отчеты Этти, написанные знакомым
школьным почерком.
- Неужели у тебя нет машинки? - легкомысленно спросил я, и отец жестким
голосом ответил, что договорился с местной машинисткой, которая придет на
следующей неделе и будет печатать под его диктовку.
- Замечательно! - воодушевленно воскликнул я, но на него и это не
подействовало. В том, что приз Линкольна все-таки был выигран, он видел
серьезную угрозу своему авторитету, и его поведение ясно говорило, что
данный авторитет он не собирается уступать ни мне, ни Этти.
Отец сам себя поставил в очень щекотливое двойственное положение. Каждая
новая победа будет крайне мучительна для его самолюбия и в то же время
необходима с финансовой точки зрения. Слишком много денег вложил он в
долевых лошадей, и, если теперь лошади плохо выступят на скачках, их
стоимость резко упадет.
Понять его было нетрудно, а вот убедить...
- Не дождусь, когда ты, наконец, вернешься, - сказал я, но и это ни к чему
не привело. Оказалось, что дела на поправку идут медленно, и напоминанием
о его прикованности к постели я только испортил отцу настроение.
- Несут всякую чушь, что кости у стариков срастаются плохо, - раздраженно
сказал он. - Столько недель прошло, а врачи не могут даже сказать, когда
снимут меня с вытяжки. Я просил наложить гипс.., черт побери, все ходят в
гипсе.., но они утверждают, что в моем случае это невозможно.
- Тебе повезло, что ногу не отняли, - сказал я. - Врачи сначала думали,
что без ампутации не обойтись.
- Лучше бы ее отрезали, - фыркнул он. - Тогда я давно уже был бы в Роули
Лодж.
Я принес с собой еще несколько маленьких бутылок шампанского, но отец
отказался пить. "Наверное, решил, что это будет выглядеть, как чествование
победителя", - подумал я.
* * *
Джилли сдавила меня в своих объятиях.
- Я же говорила! - воскликнула она.
- И оказалась права, - покорно согласился я. - А так как благодаря твоей
уверенности я выиграл две тысячи фунтов стерлингов, приглашаю тебя в
"Императрицу".
- Не бери греха на душу! - воскликнула она. - Разве не видишь, как я
поправилась? Десять дней назад это платье сидело на мне, как влитое, а
сейчас смотреть противно.
- Мне не нравятся костлявые женщины, - примирительно пробормотал я.
- Да.., но нельзя же быть жирной.
- Значит, грейпфрут?
Она вздохнула, задумалась, отправилась за своей кремовой курткой и,
одевшись, весело сказала:
- Разве можно отмечать победу Горохового Пудинга грейпфрутом?
Мы отметили ее, заказав "Шато фижак" 1964 года, и, из уважения к черным
сургучным печатям на бутылке, закусили дыней и бифштексом, упорно отвергая
пудинги.
За чашкой кофе Джилли спросила, не забыл ли я о том, что она хочет поехать
в Ньюмаркет.
- Нет, - ответил я резче, чем мне хотелось. Она немного обиделась, и это
было так на нее не похоже, что я довольно сильно забеспокоился.
- Помнишь мои синяки, недель пять тому назад? - спросил я.
- Да.
- Видишь ли.., они появились в результате одной крайне неприятной ссоры с
человеком, который понимает только язык угроз. До сих пор мне удавалось
избегать крупных неприятностей, но сейчас наши отношения зашли в тупик. -
Я перевел дыхание. - Мне бы не хотелось нарушать существующее равновесие.
Мне бы не хотелось давать ему точку опоры. Мне бы не хотелось, чтобы,
угрожая близкому мне существу, он заставил меня выполнять свою волю. А
если ты приедешь в Ньюмаркет...
Джилли долгое время смотрела на меня - от ее обиды не осталось и следа.
- Архимед говорил, - через некоторое время сказала она, - что с помощью
рычага может перевернуть весь мир.
- А?
- Если дать ему точку опоры, - пояснила она, улыбаясь. - Необразованный ты
человек.
- В таком случае не будем давать Архимеду точку опоры.
- Да. - Она вздохнула. - Успокойся, я к тебе не приеду, пока сам не
пригласишь.
Глава 12
- Я хотел бы отвезти вас на скачки в своей машине, - сказал я Алессандро в
среду утром, когда он явился на первую проездку. - Дайте Карло выходной
день.
Он с сомнением посмотрел на "Мерседес", в котором Карло, как обычно, сидел
на месте водителя и внимательно наблюдал за манежем.
- Он говорит, что я слишком много с вами болтаю. Он будет возражать. Я
пожал плечами.
- Как хотите, - сказал я и пошел к оседланному Кукушонку-Подкидышу. Мы
отправились в Уотерхолл, где Алессандро поочередно проездил Холста и
Ланкета, причем Этти ворчливо призналась, что у него получилось весьма
неплохо. Тренировка остальных тридцати лошадей тоже прошла успешно, а
победитель на приз Линкольна до сих пор удостаивался улыбок и веселых
шуток. В общем, наши наездники просто ожили на глазах.
Пуллитцера отправили в Кэттерик рано утром, в меньшем из двух
принадлежащих Роули Лодж фургонов, в сопровождении конюха Вика Янга,
который отвечал за лошадей, выступающих на ипподромах других городов.
Первый помощник Этти, Вик Янг был находчив и исполнителен: коренной
лондонец, который с возрастом сильно потолстел и не мог выезжать молодняк,
зато прекрасно "объезжал" многих людей. Вик Янг любил всегда настаивать на
своем, но, к счастью, его упрямство, как правило, шло только на пользу
конюшням. Как и большинство наших старых работников, он был очень
свободолюбив.
Когда я переоделся и вышел из дома, Алессандро стоял рядом с "Дженсеном",
а Карло пыхтел от ярости в "Мерседесе" в шести футах от моей машины.
- Я поеду с вами, - твердым голосом объявил Алессандро. - Но Карло поедет
следом.
- Хорошо. - Я кивнул.
Скользнув на сиденье водителя, я подождал, пока Алессандро устроится
рядом, завел мотор и тронулся с места. Карло не отставал.
- Мой отец приказал ему повсюду меня сопровождать, - объяснил Алессандро.
шоке, но Томми Хойлэйк спрыгнул на землю и, широко улыбаясь, сказал:
- Надо же. Все-таки что-то в нем есть.
- Да, - ответил я и объяснил возбужденным репортерам, что приз Линкольна
может выиграть кто и когда угодно, в любой день недели, если только иметь
лошадь, немного счастья, программу тренировок конюшен моего отца и второго
жокея страны.
Человек двадцать неожиданно захотели как можно ближе познакомиться с
майором Барнеттом, и в результате он поддался на их уговоры пойти в бар,
чтобы промочить горло, пересохшее от чествования победителя. Майор
смиренно попросил меня присоединиться к их компании, но, так как наши
глаза встретились именно в тот момент, когда он, оправившись от изумления,
начал рассказывать, что никогда не сомневался в достоинствах Горохового
Пудинга, я решил не смущать его и отказался.
Толпа потихоньку рассосалась, шум утих, и я неожиданно столкнулся с
Алессандро, которого вот уже два дня как привозил в Донкастер частично
оправившийся шофер.
Лицо Алессандро было бледно, насколько это позволял желтый оттенок кожи, а
черные глаза совсем ввалились. Он смотрел на меня, дрожа от возбуждения, и
казалось, никак не мог произнести слов, вертевшихся на кончике его языка.
Я посмотрел на него абсолютно бесстрастно и стал ждать.
- Хорошо, - сказал он прерывающимся голосом. - Хорошо. Почему вы молчите?
Я ведь знаю, что вы хотите сказать.
- В лишних разговорах нет нужды, - спокойно ответил я. - И смысла.
Мускулы его лица чуть расслабились. Алессандро с трудом сглотнул.
- Тогда я сам скажу. Гороховый Пудинг никогда бы не пришел первым, если бы
вы разрешили мне сесть в седло.
- Да, - согласился я.
- Я видел, - сказал он все еще дрожащим голосом. - Я не смог бы так
скакать. Я видел... - Это признание было для него мучительным.
- У Томми Хойлэйка, - сказал я в утешение, - руки не лучше ваших, да и
воли к победе не больше, чем у вас. Но он достиг полной гармонии с
лошадью, прекрасно чувствует ее бег и умеет удивительно собраться на
финише. Придет и ваш черед, не сомневайтесь.
Щеки Алессандро не заиграли здоровым румянцем, но скованность исчезла.
Правда, выглядел он ошеломленным.
- Я думал... - медленно произнес он. - Я думал.., вы.., как это говорит
мисс Крэйг?.. Утрете мне нос.
Я улыбнулся, услышав из его уст идиому, произнесенную очень тщательно, но
все же с акцентом.
- Нет, я этого никогда не сделаю. Алессандро глубоко вздохнул и невольно
развел руки в стороны.
- Я хочу... - сказал он и не докончил фразы. "Ты хочешь завоевать мир", -
подумал я и сказал:
- Начнете в среду.
Когда фургон привез Горохового Пудинга обратно в Роули Лодж, весь
обслуживающий персонал конюшен высыпал в манеж, чтобы поприветствовать
победителя. Выражение на лице Этти сейчас никак нельзя было назвать
обеспокоенным, и она хлопотала над вернувшимся воином, как наседка над
своим цыпленком. Задняя стенка фургона откинулась, жеребец выбежал размять
затекшие ноги и со свойственной ему скромностью отреагировал на сияющие
улыбки и поздравления (вроде:
"победил-таки, старая вешалка"), которыми его осыпали со всех сторон.
- Не может быть, чтобы каждому победителю устраивали такой прием, - сказал
я Этти, когда вышел из дома на неожиданный шум. Я вернулся за полчаса до
прибытия фургона и не заметил ничего необычного: конюхи и наездники уже
устроили лошадей на ночь и отправились в столовую пить чай.
- Это - первый победитель сезона, - ответила она, и глаза на ее добром
простом лице засияли. - И мы не думали.., я хочу сказать, болезнь мистера
Гриффона...
- Я ведь говорил, что вы должны больше верить в свои силы, Этти.
- Ребята прямо ожили, - ответила она, не принимая комплимента на свой
счет. - Никто не отходил от телевизора. Они так кричали, что, наверное, в
"Форбэри Инн" было слышно.
Наш обслуживающий персонал готовился к выходному субботнему вечеру.
Позаботившись о Гороховом Пудинге, люди ушли гурьбой, весело смеясь,
уничтожать запасы "Золотого Льва"; и только когда я собственными глазами
увидел, как они радуются, мне стало понятно, в каком подавленном
настроении они находились последнее время. В конце концов, они ведь тоже
читали газеты. И привыкли верить моему отцу больше, чем своим глазам.
- Мистер Гриффон так обрадуется, - по-детски простодушно заявила Этти.
Но мистер Гриффон, как и следовало ожидать, не обрадовался.
Я поехал навестить его на следующее утро и увидел, что несколько
воскресных газет валяются в корзинке для бумаг. Отец был мрачнее тучи и
подозрительно наблюдал за мной, чтобы в корне пресечь всякую попытку с
моей стороны позлорадствовать по поводу того, что Гороховый Пудинг пришел
первым.
Ему не следовало волноваться. Ничто не могло так испортить отношений в
будущем, как сведение счетов, а я слишком долго имел дело с людьми самых
различных слоев общества, чтобы не знать азбучных истин.
Я поздравил отца с победой.
Он несколько растерялся, не зная, что ответить, но, по крайней мере,
теперь ему не пришлось признаваться в своей ошибке.
- Томми Хойлэйк прекрасно провел скачки, - заявил отец, игнорируя тот
факт, что жокей нарушил его инструкции.
- Да, конечно, - вполне искренне согласился я и повторил, что надо
благодарить Этти и программу тренировок, разработанную отцом, которой мы
преданно следовали.
Он подобрел еще больше, но я, к своему разочарованию и удивлению,
неожиданно подумал, что Алессандро поступил куда порядочнее отца, не
побоявшись принести извинения и признаться в ошибке. Честно говоря, я даже
не подозревал, что Алессандро на это способен.
Со времени моего последнего визита больничная палата стала напоминать
контору. Фирменную тумбочку у постели заменил большой стол на колесиках,
таких же, как у кровати. На столе красовался телефон, с помощью которого
отец развил такую бурную деятельность, лежала кипа "Скаковых календарей",
номера "Спортивной жизни", бланки заявок, три книги с описанием скачек
прошлого года и полузаваленные бумагами отчеты Этти, написанные знакомым
школьным почерком.
- Неужели у тебя нет машинки? - легкомысленно спросил я, и отец жестким
голосом ответил, что договорился с местной машинисткой, которая придет на
следующей неделе и будет печатать под его диктовку.
- Замечательно! - воодушевленно воскликнул я, но на него и это не
подействовало. В том, что приз Линкольна все-таки был выигран, он видел
серьезную угрозу своему авторитету, и его поведение ясно говорило, что
данный авторитет он не собирается уступать ни мне, ни Этти.
Отец сам себя поставил в очень щекотливое двойственное положение. Каждая
новая победа будет крайне мучительна для его самолюбия и в то же время
необходима с финансовой точки зрения. Слишком много денег вложил он в
долевых лошадей, и, если теперь лошади плохо выступят на скачках, их
стоимость резко упадет.
Понять его было нетрудно, а вот убедить...
- Не дождусь, когда ты, наконец, вернешься, - сказал я, но и это ни к чему
не привело. Оказалось, что дела на поправку идут медленно, и напоминанием
о его прикованности к постели я только испортил отцу настроение.
- Несут всякую чушь, что кости у стариков срастаются плохо, - раздраженно
сказал он. - Столько недель прошло, а врачи не могут даже сказать, когда
снимут меня с вытяжки. Я просил наложить гипс.., черт побери, все ходят в
гипсе.., но они утверждают, что в моем случае это невозможно.
- Тебе повезло, что ногу не отняли, - сказал я. - Врачи сначала думали,
что без ампутации не обойтись.
- Лучше бы ее отрезали, - фыркнул он. - Тогда я давно уже был бы в Роули
Лодж.
Я принес с собой еще несколько маленьких бутылок шампанского, но отец
отказался пить. "Наверное, решил, что это будет выглядеть, как чествование
победителя", - подумал я.
* * *
Джилли сдавила меня в своих объятиях.
- Я же говорила! - воскликнула она.
- И оказалась права, - покорно согласился я. - А так как благодаря твоей
уверенности я выиграл две тысячи фунтов стерлингов, приглашаю тебя в
"Императрицу".
- Не бери греха на душу! - воскликнула она. - Разве не видишь, как я
поправилась? Десять дней назад это платье сидело на мне, как влитое, а
сейчас смотреть противно.
- Мне не нравятся костлявые женщины, - примирительно пробормотал я.
- Да.., но нельзя же быть жирной.
- Значит, грейпфрут?
Она вздохнула, задумалась, отправилась за своей кремовой курткой и,
одевшись, весело сказала:
- Разве можно отмечать победу Горохового Пудинга грейпфрутом?
Мы отметили ее, заказав "Шато фижак" 1964 года, и, из уважения к черным
сургучным печатям на бутылке, закусили дыней и бифштексом, упорно отвергая
пудинги.
За чашкой кофе Джилли спросила, не забыл ли я о том, что она хочет поехать
в Ньюмаркет.
- Нет, - ответил я резче, чем мне хотелось. Она немного обиделась, и это
было так на нее не похоже, что я довольно сильно забеспокоился.
- Помнишь мои синяки, недель пять тому назад? - спросил я.
- Да.
- Видишь ли.., они появились в результате одной крайне неприятной ссоры с
человеком, который понимает только язык угроз. До сих пор мне удавалось
избегать крупных неприятностей, но сейчас наши отношения зашли в тупик. -
Я перевел дыхание. - Мне бы не хотелось нарушать существующее равновесие.
Мне бы не хотелось давать ему точку опоры. Мне бы не хотелось, чтобы,
угрожая близкому мне существу, он заставил меня выполнять свою волю. А
если ты приедешь в Ньюмаркет...
Джилли долгое время смотрела на меня - от ее обиды не осталось и следа.
- Архимед говорил, - через некоторое время сказала она, - что с помощью
рычага может перевернуть весь мир.
- А?
- Если дать ему точку опоры, - пояснила она, улыбаясь. - Необразованный ты
человек.
- В таком случае не будем давать Архимеду точку опоры.
- Да. - Она вздохнула. - Успокойся, я к тебе не приеду, пока сам не
пригласишь.
Глава 12
- Я хотел бы отвезти вас на скачки в своей машине, - сказал я Алессандро в
среду утром, когда он явился на первую проездку. - Дайте Карло выходной
день.
Он с сомнением посмотрел на "Мерседес", в котором Карло, как обычно, сидел
на месте водителя и внимательно наблюдал за манежем.
- Он говорит, что я слишком много с вами болтаю. Он будет возражать. Я
пожал плечами.
- Как хотите, - сказал я и пошел к оседланному Кукушонку-Подкидышу. Мы
отправились в Уотерхолл, где Алессандро поочередно проездил Холста и
Ланкета, причем Этти ворчливо призналась, что у него получилось весьма
неплохо. Тренировка остальных тридцати лошадей тоже прошла успешно, а
победитель на приз Линкольна до сих пор удостаивался улыбок и веселых
шуток. В общем, наши наездники просто ожили на глазах.
Пуллитцера отправили в Кэттерик рано утром, в меньшем из двух
принадлежащих Роули Лодж фургонов, в сопровождении конюха Вика Янга,
который отвечал за лошадей, выступающих на ипподромах других городов.
Первый помощник Этти, Вик Янг был находчив и исполнителен: коренной
лондонец, который с возрастом сильно потолстел и не мог выезжать молодняк,
зато прекрасно "объезжал" многих людей. Вик Янг любил всегда настаивать на
своем, но, к счастью, его упрямство, как правило, шло только на пользу
конюшням. Как и большинство наших старых работников, он был очень
свободолюбив.
Когда я переоделся и вышел из дома, Алессандро стоял рядом с "Дженсеном",
а Карло пыхтел от ярости в "Мерседесе" в шести футах от моей машины.
- Я поеду с вами, - твердым голосом объявил Алессандро. - Но Карло поедет
следом.
- Хорошо. - Я кивнул.
Скользнув на сиденье водителя, я подождал, пока Алессандро устроится
рядом, завел мотор и тронулся с места. Карло не отставал.
- Мой отец приказал ему повсюду меня сопровождать, - объяснил Алессандро.
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:07
- А он не смеет ослушаться вашего отца, - подсказал я.
- Да. Еще мой отец приказал ему заботиться о моей безопасности.
Я искоса посмотрел на Алессандро.
- Разве вы не чувствуете себя в безопасности?
- Никто не осмелится причинить мне вред, - просто ответил он.
- Смотря какая от этого будет польза, - заметил я, увеличивая скорость.
- Но мой отец...
- Знаю, - сказал я. - Знаю. И у меня нет ни малейшего желания причинить
вам вред.
Алессандро умолк, удовлетворенный ответом, а я подумал, что у рычага
имеется два конца и что Энсо можно заставить действовать против его воли.
"Допустим, - лениво размышлял я, - мне удастся похитить Алессандро и
запереть его в таком удобном подвале квартиры в Хэмпстеде. Тогда Энсо
будет в моих руках, и я смогу отплатить ему его же монетой".
Я коротко вздохнул. Слишком проблематично. К тому же мне надо было
избавиться от Энсо до того, как мой отец выйдет из больницы. Похищение
Алессандро может затянуть дело и способствовать уничтожению конюшен. А
жаль...
Алессандро нетерпеливо ждал, когда мы, наконец, прибудем на место, но вел
себя спокойнее, чем я ожидал. Голова его была гордо поднята, а тонкие
пальцы сжимались и разжимались, так что не оставалось сомнений, что
настроен он весьма решительно.
Я увернулся от идущего навстречу грузовика с цистерной бензина, водитель
которого, видимо, решил, что он во Франции, и мимоходом заметил Алессандро:
- Если у вас что-то не получится, не вздумайте грозить другим ученикам
местью. Надеюсь, это вы понимаете?
По-моему, он даже обиделся.
- Я никогда так не сделаю.
- От дурных привычек трудно отказаться. - Я постарался, чтобы голос мой не
звучал осуждающе. - Особенно когда сильно волнуешься.
- Я сделаю все, чтобы победить, - заявил Алессандро.
- Да... Только не забывайте, что, если вы придете первым, оттеснив
кого-нибудь, распорядители присудят приз другому, и вы ничего не выиграете.
- Я буду осторожен, - ответил он, задрав подбородок.
- Правильно, - согласился я. - Но благотворительность тоже не обязательна.
Он подозрительно посмотрел на меня.
- Я не всегда понимаю, когда вы шутите.
- Я почти всегда шучу, - сказал я. Некоторое время мы ехали молча.
- Неужели вашему отцу никогда не приходило в голову, что куда проще купить
одну из лошадей, которые с наибольшей вероятностью могут победить на
скачках в дерби, чем насильно устраивать вас в Роули Лодж? - спросил я,
когда мы проехали Уэверби.
По лицу Алессандро было видно, что он об этом не задумывался.
- Нет, - ответил он. - Я всегда хотел скакать на Архангеле. На фаворите. Я
хочу выиграть скачки в дерби, а лучше Архангела никого нет. Всех денег
Швейцарии не хватит, чтобы купить Архангела.
Это было верно, потому что жеребец принадлежал великому спортсмену,
восьмидесятилетнему банкиру, у которого осталась одна цель в жизни:
выиграть дерби. В течение многих лет его лошади приходили в дерби вторыми
и третьими, он выиграл все остальные скачки, какие только есть в
календаре, но самый главный приз все время ускользал от него. Архангел был
лучшим жеребцом, которого он когда-либо имел, а времени оставалось все
меньше и меньше.
- Кроме того, - добавил Алессандро, - мой отец никогда не будет тратиться,
если желаемого можно добиться с помощью угроз.
Рассуждая о методах отца, он, как обычно, не видел в них ничего странного
или нелогичного.
- Скажите, вы когда-нибудь пытались взглянуть на своего отца со стороны? -
спросил я. - Задумывались о том, хороши ли средства, которыми он
добивается поставленных целей, и нужно ли вообще их добиваться?
Алессандро удивленно на меня посмотрел.
- Нет... - неуверенно протянул он.
- Какую школу вы заканчивали? - спросил я, пытаясь подобраться к нему с
другой стороны.
- Я не ходил в школу, - ответил он. - У меня были два учителя на дому. Я
не хотел ходить в школу. Я не хотел, чтобы мне приказывали и заставляли
учиться каждый день...
- Значит, оба ваши учителя целыми днями ковыряли в носу?
- Ковыряли... О, я понял. Наверное. Англичанин очень любил уходить в горы,
а итальянец ухаживать за местными девушками.. - В голосе его не было
иронии, Алессандро говорил серьезно. - Когда мне исполнилось пятнадцать
лет, они уехали. Я целыми днями ездил верхом, и мой отец сказал, что нет
смысла оплачивать двух гувернеров вместо одного учителя верховой езды...
Он нанял старого француза, бывшего инструктора-кавалериста, который
многому меня научил. Я часто уезжал к знакомому отца и охотился на его
лошади... Тогда же понемногу увлекся скачками. Любительских скачек было
очень мало, и мне удалось участвовать только в пяти или шести. Мне очень
понравилось, но я чувствовал себя по-другому, чем здесь... А затем однажды
мне стало скучно, и я сказал об этом отцу, а он ответил: "Хорошо,
Алессандро, скажи, чего ты хочешь, и я все сделаю", а я как раз вспомнил
Архангела и сказал просто так, не думая: "Я хочу выиграть английские
скачки в дерби на Архангеле...", а он засмеялся, как часто смеется, и
сказал, что так и будет. - Он умолк. - Потом я спросил его, правду ли он
говорит, потому что, чем больше я думал, тем больше понимал, что ничего в
жизни не хочу так, как этого. Ничего. Отец сказал мне, чтобы я не
торопился. Что всему свое время, но мне хотелось как можно скорее поехать
в Англию, поэтому, как только он покончил со своими делами, мы сразу
приехали.
Примерно в десятый раз Алессандро обернулся и посмотрел сквозь заднее
стекло. Карло был на месте, преданно следуя за нами.
- Завтра, - сказал я, - можете поехать со мной в Ливерпуль. Кроме Холста
мы заявили еще пять лошадей, и я остаюсь там на три дня. Так что в Тийсайд
отправитесь без меня.
Он открыл рот, чтобы запротестовать, но я оборвал его.
- За Ланкетом присмотрит Вик Янг. Всю подготовку он возьмет на себя. Как
вы знаете, скачки эти очень популярны, и вам предстоит соперничество с
опытными жокеями. Так что просто садитесь на жеребца, направьте его в
нужном направлении и вовремя сделайте резвый бросок. И если он придет
первым, ради всего святого, не кричите на каждом углу, какой вы
гениальный. Ничто не губит жокея так, как бахвальство, и если вы хотите,
чтобы пресса была на вашей стороне, весь успех следует приписать лошади.
Хотя бы сделайте вид, что вы скромны. Это себя окупит.
Алессандро слушал меня, упрямо поджав губы, но постепенно лицо его приняло
задумчивое выражение. Я решил воспользоваться его настроением и продолжил
изрекать перлы мудрости:
- Не отчаивайтесь, если скачки вам не удадутся. С каждым бывает. Но честно
признайтесь в этом самому себе. Никогда себя не обманывайте. Не
раздражайтесь, если вас критикуют.., и не витайте в облаках от похвал.., а
на ипподроме удерживайтесь от проявления своих чувств. Все, что вы
думаете, можно с тем же успехом высказать по дороге домой. Некоторое время
мы ехали молча.
- Вы преподали мне больше уроков хорошего тона, чем верховой езды, -
сказал он.
- Ваши манеры нравятся мне меньше, чем верховая езда.
Алессандро задумался, но так и не понял, похвалил я его или нет.
После ослепительного Донкастера ипподром в Кэттерике его разочаровал.
Алессандро обвел взглядом непримечательные трибуны, скромную весовую,
небольшое количество зрителей и с горечью произнес:
- Это.., все?
- Какая разница, - ответил я, хотя сам не ожидал увидеть такое запустение.
- Вам предстоит проскакать семь фарлонгов, а остальное не имеет значения.
Парадный круг был достаточно красив хотя бы тем, что его со всех сторон
окружали деревья. Алессандро появился в желто-голубом камзоле: один из
многих учеников, самодовольных, задумчивых или нервничающих перед стартом.
Он был абсолютно спокоен. Лицо его ничего не выражало. Мне казалось, что
Алессандро будет волноваться, но я ошибся. Он посмотрел на Пуллитцера
отсутствующим взглядом, небрежно сел в седло и, не торопясь, подобрал
поводья. Вик Янг стоял, держа в руках попону, и с сомнением глядел на
Алессандро.
- Посылайте его резвым броском с места, - наставительно сказал он, - и
старайтесь как можно дольше оставаться лидером.
Алессандро посмотрел через его голову, и наши глаза встретились.
- Действуйте, - сказал я, и Алессандро кивнул. Без лишних слов он
отправился на старт, и Вик Янг, наблюдая за ним, воскликнул:
- Мне никогда не нравился этот выскочка, да и сейчас, похоже, он относится
к скачкам без души!
- Поживем - увидим, - успокаивающе произнес я. И мы увидели.
Алессандро провел скачки в точности, как задумал. Вытащив по жеребьевке
пятый номер из шестнадцати, он пробился к канатам за первые два фарлонга,
оставался на пятом или шестом месте на протяжении следующих трех, потом
чуть продвинулся вперед и за шестьдесят ярдов до финиша нашел просвет и
резвым броском послал Пуллитцера между двумя лошадьми, выйдя на первое
место за десять футов до финишного столба. Жеребец выиграл полтора корпуса
и стал победителем.
На Алессандро никто не ставил, его почти не приветствовали, но казалось,
ему это и не нужно. Он соскользнул с седла в загоне для расседлывания
жеребцов-победителей и спокойно посмотрел на меня, не выражая взглядом
высокомерного удовлетворения, которое я ожидал увидеть. Затем внезапно
лицо его расплылось в улыбке, совсем как тогда, когда он разговаривал с
Маргарет: теплой, уверенной и наивной улыбке счастливого человека.
- Я победил, - сказал он. Я тут же ответил:
- Красиво победили. - И по моему выражению он не мог не видеть, что я так
же доволен, как и он.
* * *
Победа Алессандро не принесла ему популярности среди наших учеников. Никто
не поставил на него даже пенса, а когда Вик Янг вернулся и рассказал, что
старикашка Пуллитцер с возрастом стал куда резвее, потому что Алессандро
победил несмотря на то, что нарушил инструкции, все хором согласились, что
ему просто повезло. Не думаю, однако, чтобы Алессандро знал их мнение, так
как вообще редко с кем-нибудь разговаривал.
Прибыв в Роули Лодж на следующее утро, Алессандро вел себя крайне
сдержанно. Этти отправилась на учебное поле рядом с ипподромом проезжать
лошадей кентером, а я стал готовиться к отъезду. На этот раз Этти довольно
спокойно отнеслась к тому, что остается на три дня одна, и заверила меня,
что Ланкет и Счастливчик Линдсей (который должен был участвовать в скачках
двухлеток на пять фарлонгов) прибудут в субботу в Тийсайд в целости и
сохранности.
Алессандро отправился со мной в "Дженсене", а Карло, как и прежде,
следовал сзади. По пути мы большей частью обсуждали скачки на Холсте и
Ланкете, и вновь я отметил в Алессандро все ту же странность: он абсолютно
не волновался, был даже спокойнее, чем накануне. Видимо, добившись своего
и начав участвовать в скачках, он совершенно успокоился, и его нетерпению
пришел конец.
Холст не принес ему первого места, но не потому, что Алессандро допустил
грубые ошибки. Холст пришел третьим, так как две другие лошади оказались
резвее. Алессандро остался на удивление бесстрастным.
- Холст сделал все, что мог, - просто объяснил он. - Но мы не смогли
победить.
- Я видел, - ответил я, и больше мы на эту тему не разговаривали.
В течение последующих трех дней я познакомился со многими людьми и
прочувствовал атмосферу ипподрома. Я лично подседлал четырех лошадей, на
которых скакал Томми Хойлэйк, и поздравил его, когда одна из них пришла
первой.
- Забавно, - сказал он, - но лошади в этом году подготовлены ничуть не
хуже, чем всегда.
- Это хорошо или плохо?
- Вы шутите? Но самое главное, чтобы они не потеряли своей формы до
сентября.
- Мой отец вернется задолго до этого, - заметил я.
- А-а.., да, конечно, - ответил Томми без всякого энтузиазма в голосе и,
поймав на себе мой удивленный взгляд, ушел взвешиваться перед следующими
скачками.
В субботу Ланкет пришел первым, опередив ближайшего соперника на четыре
корпуса, и при ставках двадцать пять к одному мой выигрыш увеличился с
двух тысяч до четырех тысяч пятисот фунтов стерлингов. "Последние шальные
деньги, - подумал я. - Ланкет стал третьим победителем из девяти
заявленных на скачки лошадей, тренировавшихся в наших конюшнях, и больше
никому не придет в голову, что Роули Лодж ни на что не способен".
Как и следовало ожидать, рассказы Алессандро и Вика Янга о скачках в
Тийсайде отличались друг от друга коренным образом.
- Вы помните, - сказал Алессандро, - на испытаниях Ланкет устал, потому
что мне пришлось нагонять остальных, когда я пропустил старт.., а сейчас я
дал ему отдохнуть до столба последнего фарлонга, и только потом сделал
резвый бросок. Он как по воздуху полетел, даже страшно стало.
Но Вик Янг отреагировал иначе.
Алессандро все сделал не правильно. Оказался зажатым в группе других
жокеев. Слишком поздно послал лошадь резвым броском. Ланкет просто чудо
что за жеребец, если победил несмотря на то, что на нем сидел ученик,
выступающий третий раз в жизни.
- Да. Еще мой отец приказал ему заботиться о моей безопасности.
Я искоса посмотрел на Алессандро.
- Разве вы не чувствуете себя в безопасности?
- Никто не осмелится причинить мне вред, - просто ответил он.
- Смотря какая от этого будет польза, - заметил я, увеличивая скорость.
- Но мой отец...
- Знаю, - сказал я. - Знаю. И у меня нет ни малейшего желания причинить
вам вред.
Алессандро умолк, удовлетворенный ответом, а я подумал, что у рычага
имеется два конца и что Энсо можно заставить действовать против его воли.
"Допустим, - лениво размышлял я, - мне удастся похитить Алессандро и
запереть его в таком удобном подвале квартиры в Хэмпстеде. Тогда Энсо
будет в моих руках, и я смогу отплатить ему его же монетой".
Я коротко вздохнул. Слишком проблематично. К тому же мне надо было
избавиться от Энсо до того, как мой отец выйдет из больницы. Похищение
Алессандро может затянуть дело и способствовать уничтожению конюшен. А
жаль...
Алессандро нетерпеливо ждал, когда мы, наконец, прибудем на место, но вел
себя спокойнее, чем я ожидал. Голова его была гордо поднята, а тонкие
пальцы сжимались и разжимались, так что не оставалось сомнений, что
настроен он весьма решительно.
Я увернулся от идущего навстречу грузовика с цистерной бензина, водитель
которого, видимо, решил, что он во Франции, и мимоходом заметил Алессандро:
- Если у вас что-то не получится, не вздумайте грозить другим ученикам
местью. Надеюсь, это вы понимаете?
По-моему, он даже обиделся.
- Я никогда так не сделаю.
- От дурных привычек трудно отказаться. - Я постарался, чтобы голос мой не
звучал осуждающе. - Особенно когда сильно волнуешься.
- Я сделаю все, чтобы победить, - заявил Алессандро.
- Да... Только не забывайте, что, если вы придете первым, оттеснив
кого-нибудь, распорядители присудят приз другому, и вы ничего не выиграете.
- Я буду осторожен, - ответил он, задрав подбородок.
- Правильно, - согласился я. - Но благотворительность тоже не обязательна.
Он подозрительно посмотрел на меня.
- Я не всегда понимаю, когда вы шутите.
- Я почти всегда шучу, - сказал я. Некоторое время мы ехали молча.
- Неужели вашему отцу никогда не приходило в голову, что куда проще купить
одну из лошадей, которые с наибольшей вероятностью могут победить на
скачках в дерби, чем насильно устраивать вас в Роули Лодж? - спросил я,
когда мы проехали Уэверби.
По лицу Алессандро было видно, что он об этом не задумывался.
- Нет, - ответил он. - Я всегда хотел скакать на Архангеле. На фаворите. Я
хочу выиграть скачки в дерби, а лучше Архангела никого нет. Всех денег
Швейцарии не хватит, чтобы купить Архангела.
Это было верно, потому что жеребец принадлежал великому спортсмену,
восьмидесятилетнему банкиру, у которого осталась одна цель в жизни:
выиграть дерби. В течение многих лет его лошади приходили в дерби вторыми
и третьими, он выиграл все остальные скачки, какие только есть в
календаре, но самый главный приз все время ускользал от него. Архангел был
лучшим жеребцом, которого он когда-либо имел, а времени оставалось все
меньше и меньше.
- Кроме того, - добавил Алессандро, - мой отец никогда не будет тратиться,
если желаемого можно добиться с помощью угроз.
Рассуждая о методах отца, он, как обычно, не видел в них ничего странного
или нелогичного.
- Скажите, вы когда-нибудь пытались взглянуть на своего отца со стороны? -
спросил я. - Задумывались о том, хороши ли средства, которыми он
добивается поставленных целей, и нужно ли вообще их добиваться?
Алессандро удивленно на меня посмотрел.
- Нет... - неуверенно протянул он.
- Какую школу вы заканчивали? - спросил я, пытаясь подобраться к нему с
другой стороны.
- Я не ходил в школу, - ответил он. - У меня были два учителя на дому. Я
не хотел ходить в школу. Я не хотел, чтобы мне приказывали и заставляли
учиться каждый день...
- Значит, оба ваши учителя целыми днями ковыряли в носу?
- Ковыряли... О, я понял. Наверное. Англичанин очень любил уходить в горы,
а итальянец ухаживать за местными девушками.. - В голосе его не было
иронии, Алессандро говорил серьезно. - Когда мне исполнилось пятнадцать
лет, они уехали. Я целыми днями ездил верхом, и мой отец сказал, что нет
смысла оплачивать двух гувернеров вместо одного учителя верховой езды...
Он нанял старого француза, бывшего инструктора-кавалериста, который
многому меня научил. Я часто уезжал к знакомому отца и охотился на его
лошади... Тогда же понемногу увлекся скачками. Любительских скачек было
очень мало, и мне удалось участвовать только в пяти или шести. Мне очень
понравилось, но я чувствовал себя по-другому, чем здесь... А затем однажды
мне стало скучно, и я сказал об этом отцу, а он ответил: "Хорошо,
Алессандро, скажи, чего ты хочешь, и я все сделаю", а я как раз вспомнил
Архангела и сказал просто так, не думая: "Я хочу выиграть английские
скачки в дерби на Архангеле...", а он засмеялся, как часто смеется, и
сказал, что так и будет. - Он умолк. - Потом я спросил его, правду ли он
говорит, потому что, чем больше я думал, тем больше понимал, что ничего в
жизни не хочу так, как этого. Ничего. Отец сказал мне, чтобы я не
торопился. Что всему свое время, но мне хотелось как можно скорее поехать
в Англию, поэтому, как только он покончил со своими делами, мы сразу
приехали.
Примерно в десятый раз Алессандро обернулся и посмотрел сквозь заднее
стекло. Карло был на месте, преданно следуя за нами.
- Завтра, - сказал я, - можете поехать со мной в Ливерпуль. Кроме Холста
мы заявили еще пять лошадей, и я остаюсь там на три дня. Так что в Тийсайд
отправитесь без меня.
Он открыл рот, чтобы запротестовать, но я оборвал его.
- За Ланкетом присмотрит Вик Янг. Всю подготовку он возьмет на себя. Как
вы знаете, скачки эти очень популярны, и вам предстоит соперничество с
опытными жокеями. Так что просто садитесь на жеребца, направьте его в
нужном направлении и вовремя сделайте резвый бросок. И если он придет
первым, ради всего святого, не кричите на каждом углу, какой вы
гениальный. Ничто не губит жокея так, как бахвальство, и если вы хотите,
чтобы пресса была на вашей стороне, весь успех следует приписать лошади.
Хотя бы сделайте вид, что вы скромны. Это себя окупит.
Алессандро слушал меня, упрямо поджав губы, но постепенно лицо его приняло
задумчивое выражение. Я решил воспользоваться его настроением и продолжил
изрекать перлы мудрости:
- Не отчаивайтесь, если скачки вам не удадутся. С каждым бывает. Но честно
признайтесь в этом самому себе. Никогда себя не обманывайте. Не
раздражайтесь, если вас критикуют.., и не витайте в облаках от похвал.., а
на ипподроме удерживайтесь от проявления своих чувств. Все, что вы
думаете, можно с тем же успехом высказать по дороге домой. Некоторое время
мы ехали молча.
- Вы преподали мне больше уроков хорошего тона, чем верховой езды, -
сказал он.
- Ваши манеры нравятся мне меньше, чем верховая езда.
Алессандро задумался, но так и не понял, похвалил я его или нет.
После ослепительного Донкастера ипподром в Кэттерике его разочаровал.
Алессандро обвел взглядом непримечательные трибуны, скромную весовую,
небольшое количество зрителей и с горечью произнес:
- Это.., все?
- Какая разница, - ответил я, хотя сам не ожидал увидеть такое запустение.
- Вам предстоит проскакать семь фарлонгов, а остальное не имеет значения.
Парадный круг был достаточно красив хотя бы тем, что его со всех сторон
окружали деревья. Алессандро появился в желто-голубом камзоле: один из
многих учеников, самодовольных, задумчивых или нервничающих перед стартом.
Он был абсолютно спокоен. Лицо его ничего не выражало. Мне казалось, что
Алессандро будет волноваться, но я ошибся. Он посмотрел на Пуллитцера
отсутствующим взглядом, небрежно сел в седло и, не торопясь, подобрал
поводья. Вик Янг стоял, держа в руках попону, и с сомнением глядел на
Алессандро.
- Посылайте его резвым броском с места, - наставительно сказал он, - и
старайтесь как можно дольше оставаться лидером.
Алессандро посмотрел через его голову, и наши глаза встретились.
- Действуйте, - сказал я, и Алессандро кивнул. Без лишних слов он
отправился на старт, и Вик Янг, наблюдая за ним, воскликнул:
- Мне никогда не нравился этот выскочка, да и сейчас, похоже, он относится
к скачкам без души!
- Поживем - увидим, - успокаивающе произнес я. И мы увидели.
Алессандро провел скачки в точности, как задумал. Вытащив по жеребьевке
пятый номер из шестнадцати, он пробился к канатам за первые два фарлонга,
оставался на пятом или шестом месте на протяжении следующих трех, потом
чуть продвинулся вперед и за шестьдесят ярдов до финиша нашел просвет и
резвым броском послал Пуллитцера между двумя лошадьми, выйдя на первое
место за десять футов до финишного столба. Жеребец выиграл полтора корпуса
и стал победителем.
На Алессандро никто не ставил, его почти не приветствовали, но казалось,
ему это и не нужно. Он соскользнул с седла в загоне для расседлывания
жеребцов-победителей и спокойно посмотрел на меня, не выражая взглядом
высокомерного удовлетворения, которое я ожидал увидеть. Затем внезапно
лицо его расплылось в улыбке, совсем как тогда, когда он разговаривал с
Маргарет: теплой, уверенной и наивной улыбке счастливого человека.
- Я победил, - сказал он. Я тут же ответил:
- Красиво победили. - И по моему выражению он не мог не видеть, что я так
же доволен, как и он.
* * *
Победа Алессандро не принесла ему популярности среди наших учеников. Никто
не поставил на него даже пенса, а когда Вик Янг вернулся и рассказал, что
старикашка Пуллитцер с возрастом стал куда резвее, потому что Алессандро
победил несмотря на то, что нарушил инструкции, все хором согласились, что
ему просто повезло. Не думаю, однако, чтобы Алессандро знал их мнение, так
как вообще редко с кем-нибудь разговаривал.
Прибыв в Роули Лодж на следующее утро, Алессандро вел себя крайне
сдержанно. Этти отправилась на учебное поле рядом с ипподромом проезжать
лошадей кентером, а я стал готовиться к отъезду. На этот раз Этти довольно
спокойно отнеслась к тому, что остается на три дня одна, и заверила меня,
что Ланкет и Счастливчик Линдсей (который должен был участвовать в скачках
двухлеток на пять фарлонгов) прибудут в субботу в Тийсайд в целости и
сохранности.
Алессандро отправился со мной в "Дженсене", а Карло, как и прежде,
следовал сзади. По пути мы большей частью обсуждали скачки на Холсте и
Ланкете, и вновь я отметил в Алессандро все ту же странность: он абсолютно
не волновался, был даже спокойнее, чем накануне. Видимо, добившись своего
и начав участвовать в скачках, он совершенно успокоился, и его нетерпению
пришел конец.
Холст не принес ему первого места, но не потому, что Алессандро допустил
грубые ошибки. Холст пришел третьим, так как две другие лошади оказались
резвее. Алессандро остался на удивление бесстрастным.
- Холст сделал все, что мог, - просто объяснил он. - Но мы не смогли
победить.
- Я видел, - ответил я, и больше мы на эту тему не разговаривали.
В течение последующих трех дней я познакомился со многими людьми и
прочувствовал атмосферу ипподрома. Я лично подседлал четырех лошадей, на
которых скакал Томми Хойлэйк, и поздравил его, когда одна из них пришла
первой.
- Забавно, - сказал он, - но лошади в этом году подготовлены ничуть не
хуже, чем всегда.
- Это хорошо или плохо?
- Вы шутите? Но самое главное, чтобы они не потеряли своей формы до
сентября.
- Мой отец вернется задолго до этого, - заметил я.
- А-а.., да, конечно, - ответил Томми без всякого энтузиазма в голосе и,
поймав на себе мой удивленный взгляд, ушел взвешиваться перед следующими
скачками.
В субботу Ланкет пришел первым, опередив ближайшего соперника на четыре
корпуса, и при ставках двадцать пять к одному мой выигрыш увеличился с
двух тысяч до четырех тысяч пятисот фунтов стерлингов. "Последние шальные
деньги, - подумал я. - Ланкет стал третьим победителем из девяти
заявленных на скачки лошадей, тренировавшихся в наших конюшнях, и больше
никому не придет в голову, что Роули Лодж ни на что не способен".
Как и следовало ожидать, рассказы Алессандро и Вика Янга о скачках в
Тийсайде отличались друг от друга коренным образом.
- Вы помните, - сказал Алессандро, - на испытаниях Ланкет устал, потому
что мне пришлось нагонять остальных, когда я пропустил старт.., а сейчас я
дал ему отдохнуть до столба последнего фарлонга, и только потом сделал
резвый бросок. Он как по воздуху полетел, даже страшно стало.
Но Вик Янг отреагировал иначе.
Алессандро все сделал не правильно. Оказался зажатым в группе других
жокеев. Слишком поздно послал лошадь резвым броском. Ланкет просто чудо
что за жеребец, если победил несмотря на то, что на нем сидел ученик,
выступающий третий раз в жизни.
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:08
В течение следующей недели от наших конюшен в скачках участвовали восемь
жеребцов, и на трех из них жокеем был заявлен Алессандро. Но Алессандро не
выиграл ни разу. В последнем случае он явно уступил в мастерстве чемпиону,
но на это заметил, что опыт, видимо, придет к нему со временем.
Владельцы всех трех лошадей внимательно наблюдали за скачками, но никто не
выразил претензий в адрес наездника. Алессандро вел себя с ними безупречно
вежливо и спокойно, но, глядя на его презрительную усмешку, появляющуюся
каждый раз, когда Алессандро полагал, что его никто не видит, становилось
ясно, что он считает свое поведение более чем глупым.
Один из владельцев оказался американцем, субсидировавшим в свое время
синдикат, купивший мои антикварные магазины. Он ужасно удивился, узнав,
что я - сын того самого Невилла Гриффона, и долго рассказывал Алессандро,
стоя в парадном кругу, что "этот молодой человек - то бишь я - может кого
угодно научить делать бизнес".
Никогда не забуду, какой вы нам дали совет, когда продавали свое дело.
"Выставляйте на витрину красивые вещи и торгуйте честно". А мы-то думали,
вы начнете осыпать нас жаргонными словечками вперемежку с цитатами из
учебников. И вот услышали в ответ только одну фразу. Никогда этого не
забуду!
Именно на его лошади Алессандро уступил лидеру почти на полголовы, но
американец давно был владельцем скакунов, прекрасно разбирался в скачках
и, когда лошади промчались мимо финишного столба, повернулся ко мне и
сказал:
- Проиграть чемпиону - не позор. А в этом вашем мальчике что-то есть.
На следующей неделе Алессандро участвовал в четырех скачках и выиграл две
из них - обе скачки учеников. Во втором случае, в Ньюмаркете, он победил
восходящую звезду, чемпиона среди учеников прошлого года, и тут им
заинтересовалась пресса. Четыре победы за три недели... Алессандро был
одним из первых в списках победителей. Всех интересовало, кто он такой.
Несколько репортеров взяли у него интервью, и я с облегчением вздохнул,
слушая, как спокойно он отвечает. Глаза опущены, немногословен, никакого
высокомерия.
Как правило, мы приезжали на скачки в "Дженсене", но Карло всегда следовал
сзади. Это стало настолько привычным, что я перестал обращать на него
внимание.
Алессандро болтал в машине, не умолкая. Он говорил естественно, живо,
нисколько не чувствуя себя скованным. В основном мы обсуждали лошадей,
степень их подготовки и шансы на победу, но изредка мне удавалось узнать
нечто новое из его домашней жизни.
Последний раз Алессандро видел мать, когда ему исполнилось шесть лет.
Между ней и отцом разразился дикий скандал, который, как ему показалось,
не прекращался много дней подряд. Алессандро сказал, что ему было страшно,
так как родители не могли успокоиться, а он не понимал, в чем дело. Мать
яростно накидывалась на отца, выкрикивая одно только слово, и он запомнил
его на всю жизнь, хотя долгие годы не понимал, что оно значит. Стерильный.
Его отец был стерильным. После рождения Алессандро он чем-то заболел, и
мать все время дразнила и попрекала его этим. Он не помнил ее лица, только
голос, которым она разговаривала с отцом, каждую свою фразу начиная со
слов:
"После твоей болезни..."
Алессандро признался, что никогда не расспрашивал отца. Задавать ему
вопросы на эту тему было невозможно.
Я подумал, что болезненное отношение к Алессандро, единственному ребенку,
объяснялось тем, что у Энсо не могло больше быть детей, а так как Энсо был
преступником, то есть человеком ненормальным, его любовь к сыну приняла
уродливую форму.
Когда успехи Алессандро нельзя было больше назвать случайными, Этти
довольно резко изменила отношение к нему, а о Маргарет и говорить не
приходилось. В течение четырех дней мы работали в мирной обстановке, что
при первом знакомстве с молодым Ривера казалось таким же нереальным, как
снег в Сингапуре.
Но это продолжалось только четыре дня. Затем Алессандро явился утром и,
глядя на меня чуть ли не со страхом, сказал, что его отец прибывает в
Англию. Прилетает сегодня днем. В голосе его не слышалось радости.
Глава 13
Энсо остановился в "Форбэри Инн", и уже на следующий день после его
приезда в поведении Алессандро произошла явная перемена. Он отказался
поехать в Эпсом на моей машине: его отвезет Карло.
- Ну, конечно, - спокойно ответил я, и мне показалось, что Алессандро
хочет как-то объяснить свое поведение.., извиниться, в конце концов, но
преданность отцу сильно ему мешает. Я печально улыбнулся и добавил:
- Если когда-нибудь надумаете, можете опять поехать со мной.
Что-то мелькнуло в его черных глазах, но он быстро отвернулся и, не
отвечая, направился к "Мерседесу", а когда мы прибыли в Эпсом, я увидел,
что вместе с ним из машины вылезает Энсо.
Энсо поджидал меня у весовой: безобидный толстяк невысокого роста,
наслаждающийся апрельским солнышком. Без пистолета с глушителем. Без
гангстеров в резиновых масках. Без веревок, стягивавших мне руки, и шприца
с промазином. И тем не менее у меня по спине пробежали мурашки.
Энсо держал в руке мое письмо, и враждебный взгляд, который он бросил на
меня из-под набрякших век, превзошел бы любой взгляд из богатой коллекции
Алессандро.
- Ты нарушил мои инструкции, - сказал он голосом, от которого и не такие
смельчаки, как я, бежали куда глаза глядят. - Я сказал тебе, что
Алессандро должен заменить Томми Хойлэйка. Я вижу, что этого не произошло.
Ты даешь моему сыну какие-то крохи. Ты это исправишь.
- Алессандро, - ответил я, стараясь сохранить на лице бесстрастное
выражение, - предоставлялось значительно больше возможностей, чем обычным
ученикам за первые шесть месяцев.
Глаза Энсо сверкнули подобно прожектору в тысячу киловатт.
- Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне. Ты сделаешь то, что я
тебе говорю. Ты понял? Я не потерплю постоянного нарушения моих инструкций.
Я задумался. В ту ночь, когда меня похитили, он разговаривал очень
расчетливо и хладнокровно, но сейчас, казалось, его пожирал какой-то
внутренний огонь. От этого Энсо не становился менее опасным. Скорее
наоборот.
- Сегодня днем Алессандро участвует в скачках с препятствиями на очень
хорошей лошади.
- Он говорит, эти скачки не важны. Он говорит, что важно выиграть большой
приз Метрополии. Он должен участвовать в этих скачках.
- Он вам сам сказал? - с любопытством спросил я, потому что на эти скачки
мы заявили Движение, и даже Томми Хойлэйк не слишком радовался
предстоящему событию.
- Конечно, - очень уверенно заявил Энсо, но я ему не поверил. Видимо, он
просто вынудил Алессандро сделать подобное заявление.
- Боюсь, не удастся уговорить владельца, - ответил я, стараясь, чтобы
сожаление в моем голосе прозвучало как можно искреннее. - Он настаивает на
Томми Хойлэйке. Он непреклонен.
Энсо запыхтел, но отказался бороться за проигранное дело.
- В будущем ты приложишь больше стараний, - произнес он. - Сегодня я тебя
прощаю. Но не может быть никаких сомнений, даже тени сомнения, что
Алессандро будет участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней. На этой
твоей лошади. Архангеле. На следующей неделе он сядет на Архангела. Ты
меня понял? На Архангела.
Я ничего не ответил. Посадить Алессандро на Архангела было сейчас так же
невозможно, как и раньше, даже если бы я этого захотел. А я не хотел.
Банкир никогда не согласится заменить Томми Хойлэйка учеником с
пятинедельным стажем, тем более на единственном фаворите в дерби, которого
он приобрел первый раз в жизни. И ради благополучия моего отца я просто
обязан был найти для Архангела самого хорошего жокея. Энсо принял мое
продолжительное молчание за знак согласия, выразил на лице удовлетворение
и повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.
Алессандро провел скачки просто отвратительно. Он знал, что перед ним та
же дистанция, что в дерби, и понимал, что я даю ему возможность
попрактиковаться перед большими скачками учеников, которые должны были
состояться через два дня. Но он безнадежно все перепутал, плохо вошел в
поворот, не сумел сохранить равновесия до и после прыжка через препятствие
и, соответственно, не смог до конца использовать скоростные данные лошади.
Спешившись, Алессандро быстро отвернулся, чтобы не встретиться со мной
взглядом.
А когда Томми Хойлэйк выиграл большой приз Метрополии (причем Движение
выглядел после этого таким же изумленным, как я сам), Алессандро куда-то
исчез на весь день.
На этой неделе он участвовал еще в четырех скачках, и ни в одной из них
себя не проявил. Алессандро отдал победу на скачках учеников в Эпсоме по
собственной глупости, не правильно рассчитав время и оказавшись последним
за полмили до финиша. Сделав резвый бросок слишком поздно, он проиграл
расстояние в полголовы скакуну, занявшему третье место, хотя преодолел
последний этап быстрее всех.
В Сандауне в субботу днем два владельца заявили мне, что лошади их слишком
дорого стоят и они не согласны с моим мнением об Алессандро как хорошем
наезднике. Они упомянули моего отца, который сразу разобрался бы что к
чему, и потребовали другого жокея.
Я передал их слова Алессандро, послав за ним в раздевалку и проведя весь
разговор в весовой. Мне просто не представлялось возможности поговорить с
ним в ином месте. По утрам к нему было не подступиться, вечером он уходил
сразу же после проездки, а на скачках его с двух сторон, подобно
конвойным, сопровождали Энсо и Карло.
Алессандро слушал меня с выражением отчаяния на лице и даже не сделал
попытки оправдаться, прекрасно понимая, что скакал из рук вон плохо. Но
когда я высказал ему все, что думал, он задал один-единственный вопрос:
- Можно мне участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней на Архангеле?
- Нет, - ответил я.
- Пожалуйста, - настойчиво сказал он. - Пожалуйста, скажите, что можно. Я
прошу вас. - Я покачал головой. - Вы не понимаете. - В голосе его звучала
мольба, но я не мог и не хотел пойти ему навстречу.
- Если ваш отец действительно выполнит любую вашу просьбу, - медленно
произнес я, - попросите его вернуться в Швейцарию и оставить вас в покое.
Теперь уже Алессандро покачал головой.
- Пожалуйста, - вновь повторил он, понимая, что я не соглашусь. - Я
должен.., участвовать в скачках на Архангеле. Мой отец уверен, что вы мне
разрешите, хотя я говорил ему, что нет... Я так боюсь, что он уничтожит
конюшни.., и тогда я никогда больше не смогу стать жокеем.., а мне не
вынести... - Он умолк, захлебнувшись словами.
- Скажите ему, - очень спокойно предложил я, - что, если он причинит вред
Роули Лодж, вы возненавидите его на всю жизнь.
Он онемело посмотрел на меня.
- Мне кажется, я так и сделаю, - сказал он.
- В таком случае поторопитесь, пока он не выполнил своей угрозы.
- Я... - Алессандро сглотнул. - Я попытаюсь.
Алессандро не явился на проездку следующим утром - первый раз с того
времени, как упал с Движения и ударился головой. Этти заметила, что пора
бы дать шанс другим ученикам, и рассказала, что неприязнь к Алессандро
вернулась к ним с удвоенной силой.
Я согласился с Этти во имя спокойствия и отправился с очередным воскресным
визитом в больницу.
Мой отец мужественно переносил наши удачи и утешался редкими поражениями.
Однако он наверняка хотел, чтобы Архангел выиграл приз. Отец рассказал мне
о своих долгих телефонных разговорах с Томми Хойлэйком и об инструкциях,
которые ему дал.
Он сообщил мне, что его помощник начал подавать признаки жизни, хотя врачи
предполагают у него полное нарушение мозговой деятельности, так что отец
подумывает о замене.
Нога у отца наконец-то стала срастаться как полагается. Он надеется
попасть домой к скачкам в дерби, и после этого я вряд ли ему понадоблюсь.
* * *
День, проведенный с Джилли, был для меня, как всегда, оазисом среди
пустыни.
* * *
Почти все газеты поместили статьи о предстоящих скачках на приз в две
тысячи гиней, где оценивали шансы Архангела на победу. Пресса в один голос
утверждала, что хладнокровие, которое Томми Хойлэйк проявляет на скачках,
- залог успеха.
Я задумался, читает ли Энсо английские газеты?
Хотелось надеяться, что нет.
* * *
жеребцов, и на трех из них жокеем был заявлен Алессандро. Но Алессандро не
выиграл ни разу. В последнем случае он явно уступил в мастерстве чемпиону,
но на это заметил, что опыт, видимо, придет к нему со временем.
Владельцы всех трех лошадей внимательно наблюдали за скачками, но никто не
выразил претензий в адрес наездника. Алессандро вел себя с ними безупречно
вежливо и спокойно, но, глядя на его презрительную усмешку, появляющуюся
каждый раз, когда Алессандро полагал, что его никто не видит, становилось
ясно, что он считает свое поведение более чем глупым.
Один из владельцев оказался американцем, субсидировавшим в свое время
синдикат, купивший мои антикварные магазины. Он ужасно удивился, узнав,
что я - сын того самого Невилла Гриффона, и долго рассказывал Алессандро,
стоя в парадном кругу, что "этот молодой человек - то бишь я - может кого
угодно научить делать бизнес".
Никогда не забуду, какой вы нам дали совет, когда продавали свое дело.
"Выставляйте на витрину красивые вещи и торгуйте честно". А мы-то думали,
вы начнете осыпать нас жаргонными словечками вперемежку с цитатами из
учебников. И вот услышали в ответ только одну фразу. Никогда этого не
забуду!
Именно на его лошади Алессандро уступил лидеру почти на полголовы, но
американец давно был владельцем скакунов, прекрасно разбирался в скачках
и, когда лошади промчались мимо финишного столба, повернулся ко мне и
сказал:
- Проиграть чемпиону - не позор. А в этом вашем мальчике что-то есть.
На следующей неделе Алессандро участвовал в четырех скачках и выиграл две
из них - обе скачки учеников. Во втором случае, в Ньюмаркете, он победил
восходящую звезду, чемпиона среди учеников прошлого года, и тут им
заинтересовалась пресса. Четыре победы за три недели... Алессандро был
одним из первых в списках победителей. Всех интересовало, кто он такой.
Несколько репортеров взяли у него интервью, и я с облегчением вздохнул,
слушая, как спокойно он отвечает. Глаза опущены, немногословен, никакого
высокомерия.
Как правило, мы приезжали на скачки в "Дженсене", но Карло всегда следовал
сзади. Это стало настолько привычным, что я перестал обращать на него
внимание.
Алессандро болтал в машине, не умолкая. Он говорил естественно, живо,
нисколько не чувствуя себя скованным. В основном мы обсуждали лошадей,
степень их подготовки и шансы на победу, но изредка мне удавалось узнать
нечто новое из его домашней жизни.
Последний раз Алессандро видел мать, когда ему исполнилось шесть лет.
Между ней и отцом разразился дикий скандал, который, как ему показалось,
не прекращался много дней подряд. Алессандро сказал, что ему было страшно,
так как родители не могли успокоиться, а он не понимал, в чем дело. Мать
яростно накидывалась на отца, выкрикивая одно только слово, и он запомнил
его на всю жизнь, хотя долгие годы не понимал, что оно значит. Стерильный.
Его отец был стерильным. После рождения Алессандро он чем-то заболел, и
мать все время дразнила и попрекала его этим. Он не помнил ее лица, только
голос, которым она разговаривала с отцом, каждую свою фразу начиная со
слов:
"После твоей болезни..."
Алессандро признался, что никогда не расспрашивал отца. Задавать ему
вопросы на эту тему было невозможно.
Я подумал, что болезненное отношение к Алессандро, единственному ребенку,
объяснялось тем, что у Энсо не могло больше быть детей, а так как Энсо был
преступником, то есть человеком ненормальным, его любовь к сыну приняла
уродливую форму.
Когда успехи Алессандро нельзя было больше назвать случайными, Этти
довольно резко изменила отношение к нему, а о Маргарет и говорить не
приходилось. В течение четырех дней мы работали в мирной обстановке, что
при первом знакомстве с молодым Ривера казалось таким же нереальным, как
снег в Сингапуре.
Но это продолжалось только четыре дня. Затем Алессандро явился утром и,
глядя на меня чуть ли не со страхом, сказал, что его отец прибывает в
Англию. Прилетает сегодня днем. В голосе его не слышалось радости.
Глава 13
Энсо остановился в "Форбэри Инн", и уже на следующий день после его
приезда в поведении Алессандро произошла явная перемена. Он отказался
поехать в Эпсом на моей машине: его отвезет Карло.
- Ну, конечно, - спокойно ответил я, и мне показалось, что Алессандро
хочет как-то объяснить свое поведение.., извиниться, в конце концов, но
преданность отцу сильно ему мешает. Я печально улыбнулся и добавил:
- Если когда-нибудь надумаете, можете опять поехать со мной.
Что-то мелькнуло в его черных глазах, но он быстро отвернулся и, не
отвечая, направился к "Мерседесу", а когда мы прибыли в Эпсом, я увидел,
что вместе с ним из машины вылезает Энсо.
Энсо поджидал меня у весовой: безобидный толстяк невысокого роста,
наслаждающийся апрельским солнышком. Без пистолета с глушителем. Без
гангстеров в резиновых масках. Без веревок, стягивавших мне руки, и шприца
с промазином. И тем не менее у меня по спине пробежали мурашки.
Энсо держал в руке мое письмо, и враждебный взгляд, который он бросил на
меня из-под набрякших век, превзошел бы любой взгляд из богатой коллекции
Алессандро.
- Ты нарушил мои инструкции, - сказал он голосом, от которого и не такие
смельчаки, как я, бежали куда глаза глядят. - Я сказал тебе, что
Алессандро должен заменить Томми Хойлэйка. Я вижу, что этого не произошло.
Ты даешь моему сыну какие-то крохи. Ты это исправишь.
- Алессандро, - ответил я, стараясь сохранить на лице бесстрастное
выражение, - предоставлялось значительно больше возможностей, чем обычным
ученикам за первые шесть месяцев.
Глаза Энсо сверкнули подобно прожектору в тысячу киловатт.
- Ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне. Ты сделаешь то, что я
тебе говорю. Ты понял? Я не потерплю постоянного нарушения моих инструкций.
Я задумался. В ту ночь, когда меня похитили, он разговаривал очень
расчетливо и хладнокровно, но сейчас, казалось, его пожирал какой-то
внутренний огонь. От этого Энсо не становился менее опасным. Скорее
наоборот.
- Сегодня днем Алессандро участвует в скачках с препятствиями на очень
хорошей лошади.
- Он говорит, эти скачки не важны. Он говорит, что важно выиграть большой
приз Метрополии. Он должен участвовать в этих скачках.
- Он вам сам сказал? - с любопытством спросил я, потому что на эти скачки
мы заявили Движение, и даже Томми Хойлэйк не слишком радовался
предстоящему событию.
- Конечно, - очень уверенно заявил Энсо, но я ему не поверил. Видимо, он
просто вынудил Алессандро сделать подобное заявление.
- Боюсь, не удастся уговорить владельца, - ответил я, стараясь, чтобы
сожаление в моем голосе прозвучало как можно искреннее. - Он настаивает на
Томми Хойлэйке. Он непреклонен.
Энсо запыхтел, но отказался бороться за проигранное дело.
- В будущем ты приложишь больше стараний, - произнес он. - Сегодня я тебя
прощаю. Но не может быть никаких сомнений, даже тени сомнения, что
Алессандро будет участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней. На этой
твоей лошади. Архангеле. На следующей неделе он сядет на Архангела. Ты
меня понял? На Архангела.
Я ничего не ответил. Посадить Алессандро на Архангела было сейчас так же
невозможно, как и раньше, даже если бы я этого захотел. А я не хотел.
Банкир никогда не согласится заменить Томми Хойлэйка учеником с
пятинедельным стажем, тем более на единственном фаворите в дерби, которого
он приобрел первый раз в жизни. И ради благополучия моего отца я просто
обязан был найти для Архангела самого хорошего жокея. Энсо принял мое
продолжительное молчание за знак согласия, выразил на лице удовлетворение
и повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.
Алессандро провел скачки просто отвратительно. Он знал, что перед ним та
же дистанция, что в дерби, и понимал, что я даю ему возможность
попрактиковаться перед большими скачками учеников, которые должны были
состояться через два дня. Но он безнадежно все перепутал, плохо вошел в
поворот, не сумел сохранить равновесия до и после прыжка через препятствие
и, соответственно, не смог до конца использовать скоростные данные лошади.
Спешившись, Алессандро быстро отвернулся, чтобы не встретиться со мной
взглядом.
А когда Томми Хойлэйк выиграл большой приз Метрополии (причем Движение
выглядел после этого таким же изумленным, как я сам), Алессандро куда-то
исчез на весь день.
На этой неделе он участвовал еще в четырех скачках, и ни в одной из них
себя не проявил. Алессандро отдал победу на скачках учеников в Эпсоме по
собственной глупости, не правильно рассчитав время и оказавшись последним
за полмили до финиша. Сделав резвый бросок слишком поздно, он проиграл
расстояние в полголовы скакуну, занявшему третье место, хотя преодолел
последний этап быстрее всех.
В Сандауне в субботу днем два владельца заявили мне, что лошади их слишком
дорого стоят и они не согласны с моим мнением об Алессандро как хорошем
наезднике. Они упомянули моего отца, который сразу разобрался бы что к
чему, и потребовали другого жокея.
Я передал их слова Алессандро, послав за ним в раздевалку и проведя весь
разговор в весовой. Мне просто не представлялось возможности поговорить с
ним в ином месте. По утрам к нему было не подступиться, вечером он уходил
сразу же после проездки, а на скачках его с двух сторон, подобно
конвойным, сопровождали Энсо и Карло.
Алессандро слушал меня с выражением отчаяния на лице и даже не сделал
попытки оправдаться, прекрасно понимая, что скакал из рук вон плохо. Но
когда я высказал ему все, что думал, он задал один-единственный вопрос:
- Можно мне участвовать в скачках на приз в две тысячи гиней на Архангеле?
- Нет, - ответил я.
- Пожалуйста, - настойчиво сказал он. - Пожалуйста, скажите, что можно. Я
прошу вас. - Я покачал головой. - Вы не понимаете. - В голосе его звучала
мольба, но я не мог и не хотел пойти ему навстречу.
- Если ваш отец действительно выполнит любую вашу просьбу, - медленно
произнес я, - попросите его вернуться в Швейцарию и оставить вас в покое.
Теперь уже Алессандро покачал головой.
- Пожалуйста, - вновь повторил он, понимая, что я не соглашусь. - Я
должен.., участвовать в скачках на Архангеле. Мой отец уверен, что вы мне
разрешите, хотя я говорил ему, что нет... Я так боюсь, что он уничтожит
конюшни.., и тогда я никогда больше не смогу стать жокеем.., а мне не
вынести... - Он умолк, захлебнувшись словами.
- Скажите ему, - очень спокойно предложил я, - что, если он причинит вред
Роули Лодж, вы возненавидите его на всю жизнь.
Он онемело посмотрел на меня.
- Мне кажется, я так и сделаю, - сказал он.
- В таком случае поторопитесь, пока он не выполнил своей угрозы.
- Я... - Алессандро сглотнул. - Я попытаюсь.
Алессандро не явился на проездку следующим утром - первый раз с того
времени, как упал с Движения и ударился головой. Этти заметила, что пора
бы дать шанс другим ученикам, и рассказала, что неприязнь к Алессандро
вернулась к ним с удвоенной силой.
Я согласился с Этти во имя спокойствия и отправился с очередным воскресным
визитом в больницу.
Мой отец мужественно переносил наши удачи и утешался редкими поражениями.
Однако он наверняка хотел, чтобы Архангел выиграл приз. Отец рассказал мне
о своих долгих телефонных разговорах с Томми Хойлэйком и об инструкциях,
которые ему дал.
Он сообщил мне, что его помощник начал подавать признаки жизни, хотя врачи
предполагают у него полное нарушение мозговой деятельности, так что отец
подумывает о замене.
Нога у отца наконец-то стала срастаться как полагается. Он надеется
попасть домой к скачкам в дерби, и после этого я вряд ли ему понадоблюсь.
* * *
День, проведенный с Джилли, был для меня, как всегда, оазисом среди
пустыни.
* * *
Почти все газеты поместили статьи о предстоящих скачках на приз в две
тысячи гиней, где оценивали шансы Архангела на победу. Пресса в один голос
утверждала, что хладнокровие, которое Томми Хойлэйк проявляет на скачках,
- залог успеха.
Я задумался, читает ли Энсо английские газеты?
Хотелось надеяться, что нет.
* * *
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:08
Следующие два дня скачек не было. Они начинались в среду в Эпсоме и
Кэттерике, а затем в Ньюмаркете - три дня подряд: четверг, пятницу и
субботу.
В понедельник утром Алессандро появился, едва переставляя ноги, с черными
кругами у глаз, и сообщил, что отец его в полной ярости из-за того, что
Томми Хойлэйка все еще считают жокеем Архангела.
Я говорил ему, - безнадежным голосом произнес он, - что вы не позволите
мне участвовать в скачках. Я говорил, что никогда не прощу, если он
причинит конюшням вред. Но он меня не слушает. Я не знаю.., он стал
какой-то другой. Не такой, как всегда.
Но я подумал, что Энсо каким был, таким и остался. Это Алессандро стал
другим.
- Перестаньте беспокоиться по пустякам, - небрежно ответил я, - и
тщательно продумайте тактику двух предстоящих скачек, выиграть которые в
ваших же собственных интересах.
- А? - растерянно произнес он.
- Проснитесь, глупец! Вы выкидываете на ветер все, чего с таким трудом
добились. Скоро уже не будет иметь значения, дисквалифицируют вас или нет:
вы скачете настолько плохо, что ни один владелец не позволит сесть вам на
свою лошадь.
Алессандро моргнул, и на мгновение я увидел в его лице былую ярость и
высокомерие.
- Не смейте со мной так разговаривать!
- Это почему?
- Ох... - в отчаянии произнес он. - Вы и мой отец.., вы рвете меня на
части.
- Вы должны решить, как жить дальше. - спокойно сказал я. - И если вы все
еще хотите стать жокеем, не забудьте, пожалуйста, победить на скачках
учеников в Кэттерике. Я заявил на них Холста и, по идее, должен был дать
шанс одному из наших учеников, но я этого не делаю, так что если вы
проиграете, они вас просто линчуют.
Тень былого презрения отразилась на его лице. Но сердце Алессандро больше
не лежало к проявлению подобных чувств.
- А в четверг, в Ньюмаркете, начинаются скачки с препятствиями. Дистанция
одна миля, на старте только трехлетки. Я дам вам Ланкета, и мне кажется,
он должен победить, если не потерял формы после Тийсайда. Так что
начинайте работать, внимательно все обдумайте и попытайтесь представить
себе, на что способны ваши соперники. И, черт вас побери, побеждайте. Вам
ясно?
Он уставился на меня долгим взглядом, таким же напряженным, как прежде, но
уже не враждебным - Да, - ответил он через некоторое время. - Я, черт меня
побери, должен победить на двух скачках. - Легкая улыбка мелькнула в
глазах Алессандро при этой попытке пошутить, может быть, первый раз в
жизни.
Этти ходила вокруг Холста злая и с поджатыми губами. "Ваш отец этого не
одобрил бы", - заявила она, и было совершенно очевидно, что она уже
изложила свое мнение в очередном рапорте.
Я попросил Вика Янга поехать в Кэттерик, а сам с тремя другими лошадьми
отправился в Аскот, убеждая себя, что моя обязанность - находиться там,
где больше владельцев, и что мое нежелание встречаться с Энсо здесь ни при
чем.
Во время утренней тренировки, стоя с Алессандро на Пустоши и ожидая, когда
лошади из двух других конюшен закончат проездку кентером, я обсуждал с ним
предстоящие скачки. Если не считать кругов под глазами, он явно ожил и
обрел прежнее хладнокровие. Ему, конечно, предстояла еще долгая дорога в
машине вместе с отцом, но все равно признак был обнадеживающим.
Холст пришел вторым. Я по-настоящему расстроился, когда увидел результат
на табло в Аскоте, где периодически появлялись данные о скачках в других
городах. Но когда я вернулся в Роули Лодж, то следом за мной прибыл фургон
с Холстом, сопровождаемым Виком Янгом, и Вик Янг меня порадовал:
- Алессандро скакал очень неплохо. Можно сказать, даже с тонким расчетом.
Не его вина, что Холст не пришел первым. На прошлой неделе на Алессандро
смотреть было противно, а теперь совсем другой мальчик.
Мальчик появился на следующий день в парадном кругу ипподрома в Ньюмаркете
абсолютно спокойным и сосредоточенным, о чем я даже не смел мечтать.
- Дистанция - миля по прямой, - сказал я. - Не поддавайтесь на оптическую
иллюзию: финишный столб всегда кажется значительно ближе, чем он есть на
самом деле. Следите за столбами, отмечающими фарлонги. Не делайте резвых
бросков до тех пор, пока не поравняетесь со столбом, на котором стоит
отметка "два", вон у тех кустов, даже если вам покажется, что это слишком
поздно.
- Не буду, - очень серьезно ответил он. И исполнил все в точности.
Скачки, проведенные Алессандро, можно было внести в учебник. Он был
холоден, спокоен и точен. Когда казалось, что в двух фарлонгах до
финишного столба его зажали со всех сторон, он внезапным броском послал
лошадь в крохотный открывшийся просвет и пришел на финиш, более чем на
корпус опередив ближайшего соперника.
Так как Алессандро предоставлялась ученическая скидка на вес в пять
фунтов, а лошадь, на которой он скакал, победила в Тийсайде, на него
ставили многие, и он получил свою долю одобрительных выкриков и
аплодисментов.
Когда Алессандро спрыгнул с седла Ланкета в загоне для расседлывания
скакунов-победителей, он вновь улыбнулся мне своей редкой теплой улыбкой,
и я подумал, что, раз ему удалось избавиться от лишнего веса и лишнего
высокомерия, неплохо было бы заодно избавиться от явно лишнего отца.
Алессандро посмотрел выше моей головы, и улыбка его мгновенно испарилась,
сменившись выражением отчаяния и страха.
Я повернулся.
За небольшим обнесенным канатами загоном для расседлывания
скакунов-победителей стоял Энсо. Он стоял и смотрел на меня с ненавистью
человека, которого лишили права собственности.
Я молча уставился на Энсо. Мне больше ничего не оставалось. Но я впервые
испугался, что теперь ничем не смогу удержать его от мести.
* * *
Наверное, я сам напрашивался на неприятности, оставшись работать за
памятным столом в памятном кабинете, обшитом дубовыми панелями, после
того, как обошел конюшни и осмотрел вернувшихся со второй проездки лошадей.
Правда, на этот раз я работал ранним вечером, в последний день апреля, а
не в полночь в морозном феврале.
Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвался Энсо с двумя своими
громилами: каменнолицым Карло и неизвестным с длинным носом, маленьким
ртом и ничего-хорошего-не-обещающим выражением лица. У Энсо был пистолет,
на пистолете - глушитель.
- Встать! - сказал он.
Я медленно встал.
Он махнул пистолетом в сторону двери.
- Пойдем, - сказал он.
Я остался стоять на месте.
Пистолет целился точно в мою грудь. Энсо обращался с ним так же спокойно и
привычно, как с зубной щеткой.
- Я очень близок к тому, чтобы убить тебя, - произнес он тоном, не
оставляющим сомнений в серьезности его намерений. - Если ты немедленно
сонной не пойдешь, тебе уже никуда не придется больше ходить.
На этот раз Энсо не стал шутить по поводу того, что убивает только тех,
кто сам настаивает. Но я все помнил. И не настаивал. Я вышел из-за стола и
на негнущихся ногах пошел к двери.
Энсо отступил в сторону, освобождая мне проход, но встал достаточно
далеко, чтобы я не смог на него кинуться. Впрочем, в этом не было смысла,
потому что с ним были оба его костолома, правда, без масок, так что мои
шансы на успех равнялись нулю.
В конце холла двери на улицу были открыты настежь. Перед входом стоял
"Мерседес". Больше, чем у Алессандро, и темно-красного цвета.
Мне предложили сесть на заднее сиденье. "Эксрезиновая маска" с
американским акцентом сел за руль, Энсо - справа от меня, Карло - слева.
Энсо держал пистолет в правой руке, положив его глушителем на пухлое
колено, - он не расслаблялся ни на секунду. Я чувствовал напряженные
мускулы каждый раз, когда на поворотах его бросало в мою сторону.
Американец повел "Мерседес" на север, по дороге в Норвич, но, проехав
Известковые Холмы и не доезжая до железнодорожного моста, свернул налево в
небольшой лес и остановился, как только машину скрыли деревья.
Мы оказались в довольно оживленном месте: у самой тропинки, по которой
часто выводили лошадей на Пустошь. Но, к сожалению, после четырех часов
все тренировки заканчивались, и вряд ли поблизости мог находиться
кто-нибудь, способный мне помочь.
- Выходи, - коротко бросил Энсо, и я молча повиновался.
Американец, известный своим друзьям под именем Кэл, обошел машину вокруг и
открыл багажник. Сначала он достал оттуда рюкзак и протянул его Карло.
Затем появился длинный серый габардиновый макинтош, который Кэл тут же
надел, хотя, судя по погоде, синоптики не ошибались в предсказаниях. И в
конце концов на свет появился "Ли Энсфилд ЗОЗ", с которым он обращался
бережно, как с любимой девушкой.
Внизу у приклада торчал магазин на десять патронов. Намеренно красуясь,
Кэл, щелкнув затвором, заслал первый из них в ствол. Затем перевел назад
короткий рычажок предохранителя.
Я посмотрел на массивное ружье, с которым Кэл обращался крайне осторожно,
но с привычной четкостью. Таким оружием можно было не только убить, но и
напугать до смерти. Насколько я помнил, его пуля разрывала человека на
куски с расстояния в сто ярдов, проходила сквозь кирпичные стены типовых
домов, как сквозь масло, уходила в песок на пятнадцать футов и, не
встречая препятствий, могла поразить цель в пяти милях. По сравнению с
дробовиком, точность стрельбы которого лежала в пределах примерно тридцати
ярдов, "Ли Энсфилд ЗОЗ" - все равно, что взрывчатка по сравнению с детской
хлопушкой. Атак как на меня был еще направлен пистолет с глушителем, моя
попытка к бегству имела бы столько же шансов на успех, сколько черепаха на
олимпийских играх.
Я поднял голову, отогнав подальше мрачные мысли, и встретился с немигающим
взглядом обладателя ружья, явно наслаждавшегося тем впечатлением, которое
произвел на меня его любимчик. Насколько я помню, мне никогда не
приходилось встречать наемного убийцу, но сейчас я ничуть не сомневался,
кто стоит прямо передо мной.
- Иди вперед, - сказал Энсо, указывая пистолетом на тропинку. Я
повиновался, думая о том, что, если меня убьют из "Ли Энсфилда", раздастся
такой грохот, что за версту будет слышно. Правда, жертве придется сначала
умереть, так как пуля летит, в полтора раза опережая скорость звука.
Кэл сунул ружье под длинный макинтош и нес его стоймя, сунув руку в
карман, вернее, в прорезь сбоку, так что оружие оставалось незаметным даже
с близкого расстояния.
Впрочем, это не играло роли, потому что ни поблизости, ни вдали никого не
было видно. Самые мрачные мои предчувствия оправдались: мы вышли из леса и
очутились перед пустынным полем у железнодорожного полотна.
Со стороны рельс поле было огорожено простым забором: деревянные столбы и
верхняя перекладина, а снизу проволочная сетка, как на оградах в парке.
Неподалеку росли несколько кустов с зелеными листиками, и спокойное мирное
весеннее солнышко окрашивало пейзаж в красные с золотом тона.
Когда мы подошли к забору, Энсо велел остановиться.
Я остановился.
- Привяжите его, - сказал он, обращаясь к Карло и Кэлу, и опять прицелился
мне в грудь.
Кэл положил свое сокровище на землю, а Карло открыл рюкзак. Из рюкзака он
достал всего лишь два кожаных ремня с пряжками и отдал один из них Кэлу,
после чего оба гангстера повернули меня спиной к забору и привязали руки к
верхней перекладине.
Ничего страшного. Я даже не почувствовал неудобства, потому что низкая
перекладина находилась примерно на уровне моей талии. Однако действовали
они профессионально: я не только не мог высвободить рук, но не мог даже
повернуть кисти в тугих петлях.
Они отошли в сторону и стали позади Энсо. Солнышко откидывало мою тень
прямо передо мной.., просто человек решил вечером прогуляться и
облокотился о забор.
Далеко слева я видел железнодорожный мост и машины, мчащиеся по дороге в
Норвич, а еще дальше, но уже справа, - шоссе Ньюмаркета и грузовики,
въезжающие в город.
Ньюмаркет и его окрестности буквально кишели туристами, приехавшими
посмотреть скачки. Но с тем же успехом они могли находиться на Южном
Полюсе. С того места, где я стоял, до них было не докричаться самым
громким голосом.
Услышать меня могли только трое: Энсо, Карло и Кэл.
Когда меня привязывали, я смотрел на Кэла, но на поверку выяснилось, что
Карло обошелся со мной куда грубее.
Я повернул голову и понял, почему мне так показалось. Карло вытянул мою
руку под углом к перекладине, и моя ладонь оказалась наполовину
вывернутой. Я почувствовал напряжение в плече, но сначала решил, что это
получилось у Карло случайно.
И неожиданно, с пугающей ясностью, я вспомнил слова Дейнси: "Кость легче
всего ломается под нагрузкой. Необходимо создать напряжение".
"О господи", - подумал я, и в голове у меня помутилось.
Кэттерике, а затем в Ньюмаркете - три дня подряд: четверг, пятницу и
субботу.
В понедельник утром Алессандро появился, едва переставляя ноги, с черными
кругами у глаз, и сообщил, что отец его в полной ярости из-за того, что
Томми Хойлэйка все еще считают жокеем Архангела.
Я говорил ему, - безнадежным голосом произнес он, - что вы не позволите
мне участвовать в скачках. Я говорил, что никогда не прощу, если он
причинит конюшням вред. Но он меня не слушает. Я не знаю.., он стал
какой-то другой. Не такой, как всегда.
Но я подумал, что Энсо каким был, таким и остался. Это Алессандро стал
другим.
- Перестаньте беспокоиться по пустякам, - небрежно ответил я, - и
тщательно продумайте тактику двух предстоящих скачек, выиграть которые в
ваших же собственных интересах.
- А? - растерянно произнес он.
- Проснитесь, глупец! Вы выкидываете на ветер все, чего с таким трудом
добились. Скоро уже не будет иметь значения, дисквалифицируют вас или нет:
вы скачете настолько плохо, что ни один владелец не позволит сесть вам на
свою лошадь.
Алессандро моргнул, и на мгновение я увидел в его лице былую ярость и
высокомерие.
- Не смейте со мной так разговаривать!
- Это почему?
- Ох... - в отчаянии произнес он. - Вы и мой отец.., вы рвете меня на
части.
- Вы должны решить, как жить дальше. - спокойно сказал я. - И если вы все
еще хотите стать жокеем, не забудьте, пожалуйста, победить на скачках
учеников в Кэттерике. Я заявил на них Холста и, по идее, должен был дать
шанс одному из наших учеников, но я этого не делаю, так что если вы
проиграете, они вас просто линчуют.
Тень былого презрения отразилась на его лице. Но сердце Алессандро больше
не лежало к проявлению подобных чувств.
- А в четверг, в Ньюмаркете, начинаются скачки с препятствиями. Дистанция
одна миля, на старте только трехлетки. Я дам вам Ланкета, и мне кажется,
он должен победить, если не потерял формы после Тийсайда. Так что
начинайте работать, внимательно все обдумайте и попытайтесь представить
себе, на что способны ваши соперники. И, черт вас побери, побеждайте. Вам
ясно?
Он уставился на меня долгим взглядом, таким же напряженным, как прежде, но
уже не враждебным - Да, - ответил он через некоторое время. - Я, черт меня
побери, должен победить на двух скачках. - Легкая улыбка мелькнула в
глазах Алессандро при этой попытке пошутить, может быть, первый раз в
жизни.
Этти ходила вокруг Холста злая и с поджатыми губами. "Ваш отец этого не
одобрил бы", - заявила она, и было совершенно очевидно, что она уже
изложила свое мнение в очередном рапорте.
Я попросил Вика Янга поехать в Кэттерик, а сам с тремя другими лошадьми
отправился в Аскот, убеждая себя, что моя обязанность - находиться там,
где больше владельцев, и что мое нежелание встречаться с Энсо здесь ни при
чем.
Во время утренней тренировки, стоя с Алессандро на Пустоши и ожидая, когда
лошади из двух других конюшен закончат проездку кентером, я обсуждал с ним
предстоящие скачки. Если не считать кругов под глазами, он явно ожил и
обрел прежнее хладнокровие. Ему, конечно, предстояла еще долгая дорога в
машине вместе с отцом, но все равно признак был обнадеживающим.
Холст пришел вторым. Я по-настоящему расстроился, когда увидел результат
на табло в Аскоте, где периодически появлялись данные о скачках в других
городах. Но когда я вернулся в Роули Лодж, то следом за мной прибыл фургон
с Холстом, сопровождаемым Виком Янгом, и Вик Янг меня порадовал:
- Алессандро скакал очень неплохо. Можно сказать, даже с тонким расчетом.
Не его вина, что Холст не пришел первым. На прошлой неделе на Алессандро
смотреть было противно, а теперь совсем другой мальчик.
Мальчик появился на следующий день в парадном кругу ипподрома в Ньюмаркете
абсолютно спокойным и сосредоточенным, о чем я даже не смел мечтать.
- Дистанция - миля по прямой, - сказал я. - Не поддавайтесь на оптическую
иллюзию: финишный столб всегда кажется значительно ближе, чем он есть на
самом деле. Следите за столбами, отмечающими фарлонги. Не делайте резвых
бросков до тех пор, пока не поравняетесь со столбом, на котором стоит
отметка "два", вон у тех кустов, даже если вам покажется, что это слишком
поздно.
- Не буду, - очень серьезно ответил он. И исполнил все в точности.
Скачки, проведенные Алессандро, можно было внести в учебник. Он был
холоден, спокоен и точен. Когда казалось, что в двух фарлонгах до
финишного столба его зажали со всех сторон, он внезапным броском послал
лошадь в крохотный открывшийся просвет и пришел на финиш, более чем на
корпус опередив ближайшего соперника.
Так как Алессандро предоставлялась ученическая скидка на вес в пять
фунтов, а лошадь, на которой он скакал, победила в Тийсайде, на него
ставили многие, и он получил свою долю одобрительных выкриков и
аплодисментов.
Когда Алессандро спрыгнул с седла Ланкета в загоне для расседлывания
скакунов-победителей, он вновь улыбнулся мне своей редкой теплой улыбкой,
и я подумал, что, раз ему удалось избавиться от лишнего веса и лишнего
высокомерия, неплохо было бы заодно избавиться от явно лишнего отца.
Алессандро посмотрел выше моей головы, и улыбка его мгновенно испарилась,
сменившись выражением отчаяния и страха.
Я повернулся.
За небольшим обнесенным канатами загоном для расседлывания
скакунов-победителей стоял Энсо. Он стоял и смотрел на меня с ненавистью
человека, которого лишили права собственности.
Я молча уставился на Энсо. Мне больше ничего не оставалось. Но я впервые
испугался, что теперь ничем не смогу удержать его от мести.
* * *
Наверное, я сам напрашивался на неприятности, оставшись работать за
памятным столом в памятном кабинете, обшитом дубовыми панелями, после
того, как обошел конюшни и осмотрел вернувшихся со второй проездки лошадей.
Правда, на этот раз я работал ранним вечером, в последний день апреля, а
не в полночь в морозном феврале.
Дверь с треском распахнулась, и в комнату ворвался Энсо с двумя своими
громилами: каменнолицым Карло и неизвестным с длинным носом, маленьким
ртом и ничего-хорошего-не-обещающим выражением лица. У Энсо был пистолет,
на пистолете - глушитель.
- Встать! - сказал он.
Я медленно встал.
Он махнул пистолетом в сторону двери.
- Пойдем, - сказал он.
Я остался стоять на месте.
Пистолет целился точно в мою грудь. Энсо обращался с ним так же спокойно и
привычно, как с зубной щеткой.
- Я очень близок к тому, чтобы убить тебя, - произнес он тоном, не
оставляющим сомнений в серьезности его намерений. - Если ты немедленно
сонной не пойдешь, тебе уже никуда не придется больше ходить.
На этот раз Энсо не стал шутить по поводу того, что убивает только тех,
кто сам настаивает. Но я все помнил. И не настаивал. Я вышел из-за стола и
на негнущихся ногах пошел к двери.
Энсо отступил в сторону, освобождая мне проход, но встал достаточно
далеко, чтобы я не смог на него кинуться. Впрочем, в этом не было смысла,
потому что с ним были оба его костолома, правда, без масок, так что мои
шансы на успех равнялись нулю.
В конце холла двери на улицу были открыты настежь. Перед входом стоял
"Мерседес". Больше, чем у Алессандро, и темно-красного цвета.
Мне предложили сесть на заднее сиденье. "Эксрезиновая маска" с
американским акцентом сел за руль, Энсо - справа от меня, Карло - слева.
Энсо держал пистолет в правой руке, положив его глушителем на пухлое
колено, - он не расслаблялся ни на секунду. Я чувствовал напряженные
мускулы каждый раз, когда на поворотах его бросало в мою сторону.
Американец повел "Мерседес" на север, по дороге в Норвич, но, проехав
Известковые Холмы и не доезжая до железнодорожного моста, свернул налево в
небольшой лес и остановился, как только машину скрыли деревья.
Мы оказались в довольно оживленном месте: у самой тропинки, по которой
часто выводили лошадей на Пустошь. Но, к сожалению, после четырех часов
все тренировки заканчивались, и вряд ли поблизости мог находиться
кто-нибудь, способный мне помочь.
- Выходи, - коротко бросил Энсо, и я молча повиновался.
Американец, известный своим друзьям под именем Кэл, обошел машину вокруг и
открыл багажник. Сначала он достал оттуда рюкзак и протянул его Карло.
Затем появился длинный серый габардиновый макинтош, который Кэл тут же
надел, хотя, судя по погоде, синоптики не ошибались в предсказаниях. И в
конце концов на свет появился "Ли Энсфилд ЗОЗ", с которым он обращался
бережно, как с любимой девушкой.
Внизу у приклада торчал магазин на десять патронов. Намеренно красуясь,
Кэл, щелкнув затвором, заслал первый из них в ствол. Затем перевел назад
короткий рычажок предохранителя.
Я посмотрел на массивное ружье, с которым Кэл обращался крайне осторожно,
но с привычной четкостью. Таким оружием можно было не только убить, но и
напугать до смерти. Насколько я помнил, его пуля разрывала человека на
куски с расстояния в сто ярдов, проходила сквозь кирпичные стены типовых
домов, как сквозь масло, уходила в песок на пятнадцать футов и, не
встречая препятствий, могла поразить цель в пяти милях. По сравнению с
дробовиком, точность стрельбы которого лежала в пределах примерно тридцати
ярдов, "Ли Энсфилд ЗОЗ" - все равно, что взрывчатка по сравнению с детской
хлопушкой. Атак как на меня был еще направлен пистолет с глушителем, моя
попытка к бегству имела бы столько же шансов на успех, сколько черепаха на
олимпийских играх.
Я поднял голову, отогнав подальше мрачные мысли, и встретился с немигающим
взглядом обладателя ружья, явно наслаждавшегося тем впечатлением, которое
произвел на меня его любимчик. Насколько я помню, мне никогда не
приходилось встречать наемного убийцу, но сейчас я ничуть не сомневался,
кто стоит прямо передо мной.
- Иди вперед, - сказал Энсо, указывая пистолетом на тропинку. Я
повиновался, думая о том, что, если меня убьют из "Ли Энсфилда", раздастся
такой грохот, что за версту будет слышно. Правда, жертве придется сначала
умереть, так как пуля летит, в полтора раза опережая скорость звука.
Кэл сунул ружье под длинный макинтош и нес его стоймя, сунув руку в
карман, вернее, в прорезь сбоку, так что оружие оставалось незаметным даже
с близкого расстояния.
Впрочем, это не играло роли, потому что ни поблизости, ни вдали никого не
было видно. Самые мрачные мои предчувствия оправдались: мы вышли из леса и
очутились перед пустынным полем у железнодорожного полотна.
Со стороны рельс поле было огорожено простым забором: деревянные столбы и
верхняя перекладина, а снизу проволочная сетка, как на оградах в парке.
Неподалеку росли несколько кустов с зелеными листиками, и спокойное мирное
весеннее солнышко окрашивало пейзаж в красные с золотом тона.
Когда мы подошли к забору, Энсо велел остановиться.
Я остановился.
- Привяжите его, - сказал он, обращаясь к Карло и Кэлу, и опять прицелился
мне в грудь.
Кэл положил свое сокровище на землю, а Карло открыл рюкзак. Из рюкзака он
достал всего лишь два кожаных ремня с пряжками и отдал один из них Кэлу,
после чего оба гангстера повернули меня спиной к забору и привязали руки к
верхней перекладине.
Ничего страшного. Я даже не почувствовал неудобства, потому что низкая
перекладина находилась примерно на уровне моей талии. Однако действовали
они профессионально: я не только не мог высвободить рук, но не мог даже
повернуть кисти в тугих петлях.
Они отошли в сторону и стали позади Энсо. Солнышко откидывало мою тень
прямо передо мной.., просто человек решил вечером прогуляться и
облокотился о забор.
Далеко слева я видел железнодорожный мост и машины, мчащиеся по дороге в
Норвич, а еще дальше, но уже справа, - шоссе Ньюмаркета и грузовики,
въезжающие в город.
Ньюмаркет и его окрестности буквально кишели туристами, приехавшими
посмотреть скачки. Но с тем же успехом они могли находиться на Южном
Полюсе. С того места, где я стоял, до них было не докричаться самым
громким голосом.
Услышать меня могли только трое: Энсо, Карло и Кэл.
Когда меня привязывали, я смотрел на Кэла, но на поверку выяснилось, что
Карло обошелся со мной куда грубее.
Я повернул голову и понял, почему мне так показалось. Карло вытянул мою
руку под углом к перекладине, и моя ладонь оказалась наполовину
вывернутой. Я почувствовал напряжение в плече, но сначала решил, что это
получилось у Карло случайно.
И неожиданно, с пугающей ясностью, я вспомнил слова Дейнси: "Кость легче
всего ломается под нагрузкой. Необходимо создать напряжение".
"О господи", - подумал я, и в голове у меня помутилось.
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:09
Глава 14
- Мне всегда казалось, что подобными методами пользовались только в
средневековье, - сказал я.
Энсо был не в настроении выслушивать мои легкомысленные замечания. Он
заводил себя, чтобы войти в раж.
- Сегодня на ипподроме я отовсюду слышал, что Томми Хойлэйк на Архангеле
выиграет приз в две тысячи гиней. Отовсюду Томми Хойлэс: Томми Хойлэйк...
Я промолчал.
- Ты это исправишь. Ты скажешь газетчикам, что жокеем будет Алессандро. В
субботу ты допустишь Алессандро к скачкам на Архангеле.
- При всем моем желании, - ответил я, - но мой владелец не согласится
заменить Томми Хойлэйка.
- Ты должен найти выход. - сказал Энсо. - Я больше не потерплю нарушения
моих инструкций и своих бесчисленных объяснений, почему ты не можешь
делать так, как я говорю. На сей раз тебе придется придумать, как это
можно сделать, а не искать причин, по которым этого сделать нельзя.
Я молчал.
Энсо распалился еще больше:
- И ты не будешь переманивать на свою сторону моего сына.
- Я этого не делаю.
- Лжец! - Ненависть вспыхнула в его глазах, а голос поднялся на
пол-октавы. - Алессандро только и говорит: "Нейл Гриффон то, Нейл Гриффон
это, Нейл Гриффон сказал". Я слышу твое имя так часто, что готов
перегрызть.., тебе.., глотку! - Голос его сорвался на крик. Руки тряслись,
и дуло пистолета плясало в воздухе. Я почувствовал, как невольно
напряглись мускулы моего живота, а кисти рук безуспешно рванулись из
кожаных петель.
Энсо шагнул ко мне и заговорил высоким громким голосом:
- То, что хочет мой сын, я ему дам. Я!.. Я!., ему дам! Я дам ему все, что
он хочет.
- Понятно, - ответил я, подумав, что понимание никак не поможет мне
освободиться.
- Все делают то, что я говорю! - прокричал он. - Все до единого! Когда
Энсо Ривера говорит людям, что надо делать, они это делают!
Я не знал, какой ответ успокоит его, а какой взбесит еще больше, и поэтому
промолчал. Он вновь сделал шаг вперед, и я увидел блеск золотых зубов и
почувствовал тяжелый сладкий запах одеколона.
- Ты тоже. - заявил он. - Ты сделаешь то, что я скажу. Никто не может
похвастаться, что ослушался Энсо Ривера! Нету в живых никого, кто
ослушался Энсо Ривера! - Пистолет дернулся в его руке; Кэл поднял с земли
"Ли Энсфилд", всем своим видом показывая, как они поступают с ослушниками.
- Ты бы давно был трупом. - сказал Энсо. - И я хочу тебя убить. - Он
угрожающе выдвинул вперед голову на короткой шее, в его черных глазах
сверкнул огонь, пугающий не хуже напалма, а нос превратился в огромный
клюв. - Но мой сын.., мой сын говорит, что возненавидит меня навсегда,
если я убью тебя... И за это я хочу убить тебя больше, чем кого-нибудь в
своей жизни!..
Энсо сделал еще один шаг вперед и прижал глушитель к моему тонкому
шерстяному свитеру, в том месте, где в нескольких дюймах от дула билось
мое сердце. Я боялся, как бы Энсо не подумал, что Алессандро рано или
поздно перестанет переживать, что не стал жокеем, и все снова уляжется на
свои места, как в тот день, когда он небрежно сказал: "Я хочу победить в
дерби на Архангеле". Я боялся, что Энсо рискнет.
Я боялся.
Но он не нажал на курок.
- Поэтому я не убью тебя, - сказал он, как будто одно вытекало из другого,
- но я заставлю тебя сделать то, что мне нужно... Я заставлю тебя...
Я не спросил его: как? Подобные вопросы настолько глупы, что лучше их не
задавать. Я чувствовал, что тело мое взмокло от пота, и не сомневался, что
он видит страх на моем лице: а ведь пока что он ничего не сделал, только
грозил.
- Ты посадишь Алессандро на Архангела, - сказал Энсо. - Послезавтра. В
скачках на приз в две тысячи гиней.
Он придвинулся ко мне почти вплотную, и я увидел черные точки угрей на его
жирной, нездоровой, обрюзгшей коже.
Я все еще молчал. Энсо не требовал от меня обещаний. Он приказывал.
Сделав шаг назад, Энсо кивнул Карло. Карло поднял рюкзак и достал оттуда
резиновую дубинку, точную копию той, что я у него отнял.
- Сначала промазин?
- Без промазина.
Они решили со мной не церемониться и не облегчать моей участи. Карло
просто подошел ко мне, поднял дубинку и что было сил опустил ее вниз. Мне
даже показалось, что он гордится своей профессиональной работой. На
мгновение Карло задумался, прикидывая направление удара, и, к моему
счастью, выбрал не локоть, а ключицу.
"Не так уж страшно, - подумал я, чувствуя, как немеет плечо. - К тому же
жокеи стипль-чеза ломают ключицы чуть ли не каждую неделю и не считают это
трагедией..." Но когда онемение прошло, я почувствовал жгучую боль, и мои
шейные мышцы вздулись, как канаты. Я едва удержался от крика.
Лицо Энсо приняло страдальческое выражение: глаза стали как щелки, рот
крепко сжался, мускулы напряглись, лоб покрылся морщинами. К своему ужасу,
я понял, что на его лице зеркально отражается то, что происходит на моем.
Он, конечно, не сострадал мне. Скорее просто обладал богатым воображением.
Поставив себя на мое место, он, как гурман, наслаждался моими ощущениями.
Жаль, что умозрительно. Я бы с удовольствием переломал ему все кости до
единой.
Энсо несколько раз резко кивнул головой, явно удовлетворенный, но в глазах
его горела прежняя ненависть, и у меня не было никакой уверенности, что
сегодняшнее представление окончено. Он с сожалением посмотрел на пистолет,
отвернул глушитель и отдал оба предмета Кэлу, который сунул их под
макинтош. Энсо подошел ко мне, провел рукой по моей щеке и растер пот
между большим и указательным пальцами.
- Алессандро будет жокеем на Архангеле в скачках на приз в две тысячи
гиней, - сказал он. - Если этого не произойдет, я точно так же сломаю
вторую твою руку.
Я ничего не ответил. Не мог ничего ответить.
Карло расстегнул пряжку, освободив мою правую руку, и положил ремень
вместе с дубинкой в рюкзак; затем Энсо и два его костолома повернулись ко
мне спиной и пошли через поле к "Мерседесу", ожидавшему их в лесу.
Дюйм за дюймом передвигал я правую руку к левой - прошла вечность, прежде
чем мне удалось отстегнуть второй ремень. Освободившись, я уселся на
землю, привалился к столбу и стал ждать, когда мне хоть чуть-чуть
полегчает. Не полегчало.
Я посмотрел на часы - восемь вечера. В "Форбэри Инн" - послеобеденное
время. Энсо, вероятно, сидит за столом и с завидным аппетитом уплетает
одно кушанье за другим.
В теории, чтобы выиграть начавшуюся между нами схватку, проще всего было
переманить его сына на мою сторону. На практике - тут я осторожно
дотронулся до разламывающеюся от боли плеча - я сильно сомневался, стоит
ли заблудшая душа Алессандро таких усилий. Наглый, испорченный, маленький
предатель.., но упорный, не трус и, безусловно, талантливый. Этакая пешка
на доске, разрывающаяся на части между преданностью отцу и желанием самой
устроить свою жизнь. Пешка, которую передвигают в борьбе за власть. Но
пешка проходная.., и тот, кто снимет ее с поля, выиграет битву.
Я вздохнул и, морщась от боли, медленно поднялся на ноги.
Идти до дому было меньше мили. И все же очень далеко. Добравшись до
конторы, я позвонил по телефону - престарелый врач, к счастью, оказался на
месте - Как это вас сбросила лошадь и вы сломали ключицу? - не поверил он.
- Сейчас? Я думал, все проездки заканчиваются к четырем часам дня.
- Послушайте, - устало ответил я. - Я сломал ключицу. Можете вы прийти и
помочь мне?
- Ммм... - протянул он. - Ну хорошо. Он приехал через полчаса и вытащил из
сумки нечто похожее на кольца для метания. "Специально для ключицы", -
пояснил он, надевая мне на каждое плечо по кольцу и стягивая их за моей
спиной.
- Чертовски неудобно, - сказал я.
- Ну, если вас сбросила лошадь... - Он окинул дело рук своих
профессиональным взглядом. Перевязывать сломанные ключицы в Ньюмаркете ему
доводилось так же часто, как выписывать капли от кашля. - Принимайте
кодеин. - посоветовал он. - У вас есть?
- Не знаю.
Он прищелкнул языком, вытащил из сумки пачку таблеток и протянул мне.
- По две каждые четыре часа.
- Спасибо. Большое спасибо.
- Пожалуйста. - Он кивнул, закрыл сумку и щелкнул языком.
- Может, рюмку виски? - предложил я, когда он помог мне надеть рубашку.
- Разве что глоточек. Думал, вы не догадаетесь, - ответил он, улыбаясь. Я
составил ему компанию, потом принял две таблетки кодеина, после чего мне
резко полегчало.
- Кстати, - спросил я, когда он отставил рюмку в сторону, - вы не можете
мне сказать, какая болезнь вызывает стерильность?
- Что? - На лице его отразилось изумление, но он ответил, не колеблясь. -
Свинка. И еще венерические заболевания. Но свинка крайне редко дает полную
стерильность. Как правило, поражается только один семенник. Сифилис -
единственное заболевание, которое гарантирует стерильность, но при
современных методах лечения, если вовремя обратиться к врачу, этого
удается избежать.
- Вы не можете рассказать поподробнее?
- Гипотетически? - спросил он. - Я имею в виду, вы сами не думаете, что
заразились? Потому что в таком случае...
- Ну что вы, конечно, нет, - перебил я. - Чисто гипотетически.
- Хорошо... - Он промолчал. - Сифилис - болезнь прогрессирующая, но она
может не проявляться долгие годы, медленно разрушая организм человека,
который даже об этом не подозревает. Стерильность может наступить через
несколько лет после заражения, но пока этого не произошло, вполне возможно
зачатие детей, пораженных заболеванием прямо в утробе матери. Как правило,
они являются на свет мертворожденными. Некоторые выживают, но каждый из
них обязательно чем-то болен.
Алессандро сказал, что Энсо заболел уже после его рождения, значит, с ним
все было в порядке. Но венерическое заболевание объясняло скандалы,
которые устраивала его мать, и их бурный развод.
- Генрих VIII, - терпеливо повторил он, - был болен сифилисом. Екатерина
Арагонская принесла ему дюжину мертворожденных младенцев, а ее
единственная выжившая дочь, Мария, была бесплодной. Его болезненный сын,
Эдуард, умер молодым. Ничего не могу сказать о Елизавете, слишком мало
данных. Он все время упрекал своих бедных жен в том, что они не приносят
ему наследников, хотя виноват был сам. Изувер, фанатик - в своем
стремлении иметь сына.., он рубил головы направо и налево.., навязчивые
идеи, типичные при подобном заболевании.
- То есть как?
- Перечный король, - ответил врач, как будто мне все сразу должно было
стать ясно.
- О боже, при чем здесь перец?
- Да нет, не Генрих VIII, - раздраженно сказал он. - Перечный король -
совсем другая личность. Как бы вам объяснить.., в медицинских учебниках,
при описании прогрессирующих осложнений, которые могут возникать в
результате сифилитической болезни, упоминается перечный король. Он был
обычным человеком с манией величия, и у него появилась навязчивая идея
насчет перца. Он поставил перед собой цель скупить все запасы перца в мире
и стать его единственным обладателем, а так как он был фанатиком, ему это
удалось.
Я попытался хоть немного разобраться в том, что он говорил.
- Вы хотите сказать, что в следующей после стерильности стадии заболевания
нашему гипотетическому больному ничего не стоит убедить себя, что он может
горы свернуть?
- И не только убедить, - ответил он, кивая, - но и на самом деле
сворачивать горы. До поры до времени, конечно. Рано или поздно и эта
стадия кончается.
- А потом?
- Паралич нервной системы. Полная потеря разума.
- Неизбежно?
- Да. Но не у всех больных наступает паралич, и не у всех параличных
наблюдалась мания величия. Я привел вам в пример частные случаи.., крайне
редкие осложнения.
- Только это меня и радует, - произнес я с воодушевлением.
- Вы правы. Если когда-нибудь вам повстречается больной с манией величия,
бегите он него как можно дальше. И как можно скорее: эти люди крайне
опасны. Существует гипотеза, что Гитлер был именно таким человеком... -
Доктор внимательно посмотрел на меня, и его слезящиеся глаза широко
открылись. Взгляд его скользнул по повязке, на которой висела моя рука, и
когда он вновь обратился ко мне, видно было, что он сам не верит тому, что
говорит.
- Вы убежали недостаточно быстро...
- Мне всегда казалось, что подобными методами пользовались только в
средневековье, - сказал я.
Энсо был не в настроении выслушивать мои легкомысленные замечания. Он
заводил себя, чтобы войти в раж.
- Сегодня на ипподроме я отовсюду слышал, что Томми Хойлэйк на Архангеле
выиграет приз в две тысячи гиней. Отовсюду Томми Хойлэс: Томми Хойлэйк...
Я промолчал.
- Ты это исправишь. Ты скажешь газетчикам, что жокеем будет Алессандро. В
субботу ты допустишь Алессандро к скачкам на Архангеле.
- При всем моем желании, - ответил я, - но мой владелец не согласится
заменить Томми Хойлэйка.
- Ты должен найти выход. - сказал Энсо. - Я больше не потерплю нарушения
моих инструкций и своих бесчисленных объяснений, почему ты не можешь
делать так, как я говорю. На сей раз тебе придется придумать, как это
можно сделать, а не искать причин, по которым этого сделать нельзя.
Я молчал.
Энсо распалился еще больше:
- И ты не будешь переманивать на свою сторону моего сына.
- Я этого не делаю.
- Лжец! - Ненависть вспыхнула в его глазах, а голос поднялся на
пол-октавы. - Алессандро только и говорит: "Нейл Гриффон то, Нейл Гриффон
это, Нейл Гриффон сказал". Я слышу твое имя так часто, что готов
перегрызть.., тебе.., глотку! - Голос его сорвался на крик. Руки тряслись,
и дуло пистолета плясало в воздухе. Я почувствовал, как невольно
напряглись мускулы моего живота, а кисти рук безуспешно рванулись из
кожаных петель.
Энсо шагнул ко мне и заговорил высоким громким голосом:
- То, что хочет мой сын, я ему дам. Я!.. Я!., ему дам! Я дам ему все, что
он хочет.
- Понятно, - ответил я, подумав, что понимание никак не поможет мне
освободиться.
- Все делают то, что я говорю! - прокричал он. - Все до единого! Когда
Энсо Ривера говорит людям, что надо делать, они это делают!
Я не знал, какой ответ успокоит его, а какой взбесит еще больше, и поэтому
промолчал. Он вновь сделал шаг вперед, и я увидел блеск золотых зубов и
почувствовал тяжелый сладкий запах одеколона.
- Ты тоже. - заявил он. - Ты сделаешь то, что я скажу. Никто не может
похвастаться, что ослушался Энсо Ривера! Нету в живых никого, кто
ослушался Энсо Ривера! - Пистолет дернулся в его руке; Кэл поднял с земли
"Ли Энсфилд", всем своим видом показывая, как они поступают с ослушниками.
- Ты бы давно был трупом. - сказал Энсо. - И я хочу тебя убить. - Он
угрожающе выдвинул вперед голову на короткой шее, в его черных глазах
сверкнул огонь, пугающий не хуже напалма, а нос превратился в огромный
клюв. - Но мой сын.., мой сын говорит, что возненавидит меня навсегда,
если я убью тебя... И за это я хочу убить тебя больше, чем кого-нибудь в
своей жизни!..
Энсо сделал еще один шаг вперед и прижал глушитель к моему тонкому
шерстяному свитеру, в том месте, где в нескольких дюймах от дула билось
мое сердце. Я боялся, как бы Энсо не подумал, что Алессандро рано или
поздно перестанет переживать, что не стал жокеем, и все снова уляжется на
свои места, как в тот день, когда он небрежно сказал: "Я хочу победить в
дерби на Архангеле". Я боялся, что Энсо рискнет.
Я боялся.
Но он не нажал на курок.
- Поэтому я не убью тебя, - сказал он, как будто одно вытекало из другого,
- но я заставлю тебя сделать то, что мне нужно... Я заставлю тебя...
Я не спросил его: как? Подобные вопросы настолько глупы, что лучше их не
задавать. Я чувствовал, что тело мое взмокло от пота, и не сомневался, что
он видит страх на моем лице: а ведь пока что он ничего не сделал, только
грозил.
- Ты посадишь Алессандро на Архангела, - сказал Энсо. - Послезавтра. В
скачках на приз в две тысячи гиней.
Он придвинулся ко мне почти вплотную, и я увидел черные точки угрей на его
жирной, нездоровой, обрюзгшей коже.
Я все еще молчал. Энсо не требовал от меня обещаний. Он приказывал.
Сделав шаг назад, Энсо кивнул Карло. Карло поднял рюкзак и достал оттуда
резиновую дубинку, точную копию той, что я у него отнял.
- Сначала промазин?
- Без промазина.
Они решили со мной не церемониться и не облегчать моей участи. Карло
просто подошел ко мне, поднял дубинку и что было сил опустил ее вниз. Мне
даже показалось, что он гордится своей профессиональной работой. На
мгновение Карло задумался, прикидывая направление удара, и, к моему
счастью, выбрал не локоть, а ключицу.
"Не так уж страшно, - подумал я, чувствуя, как немеет плечо. - К тому же
жокеи стипль-чеза ломают ключицы чуть ли не каждую неделю и не считают это
трагедией..." Но когда онемение прошло, я почувствовал жгучую боль, и мои
шейные мышцы вздулись, как канаты. Я едва удержался от крика.
Лицо Энсо приняло страдальческое выражение: глаза стали как щелки, рот
крепко сжался, мускулы напряглись, лоб покрылся морщинами. К своему ужасу,
я понял, что на его лице зеркально отражается то, что происходит на моем.
Он, конечно, не сострадал мне. Скорее просто обладал богатым воображением.
Поставив себя на мое место, он, как гурман, наслаждался моими ощущениями.
Жаль, что умозрительно. Я бы с удовольствием переломал ему все кости до
единой.
Энсо несколько раз резко кивнул головой, явно удовлетворенный, но в глазах
его горела прежняя ненависть, и у меня не было никакой уверенности, что
сегодняшнее представление окончено. Он с сожалением посмотрел на пистолет,
отвернул глушитель и отдал оба предмета Кэлу, который сунул их под
макинтош. Энсо подошел ко мне, провел рукой по моей щеке и растер пот
между большим и указательным пальцами.
- Алессандро будет жокеем на Архангеле в скачках на приз в две тысячи
гиней, - сказал он. - Если этого не произойдет, я точно так же сломаю
вторую твою руку.
Я ничего не ответил. Не мог ничего ответить.
Карло расстегнул пряжку, освободив мою правую руку, и положил ремень
вместе с дубинкой в рюкзак; затем Энсо и два его костолома повернулись ко
мне спиной и пошли через поле к "Мерседесу", ожидавшему их в лесу.
Дюйм за дюймом передвигал я правую руку к левой - прошла вечность, прежде
чем мне удалось отстегнуть второй ремень. Освободившись, я уселся на
землю, привалился к столбу и стал ждать, когда мне хоть чуть-чуть
полегчает. Не полегчало.
Я посмотрел на часы - восемь вечера. В "Форбэри Инн" - послеобеденное
время. Энсо, вероятно, сидит за столом и с завидным аппетитом уплетает
одно кушанье за другим.
В теории, чтобы выиграть начавшуюся между нами схватку, проще всего было
переманить его сына на мою сторону. На практике - тут я осторожно
дотронулся до разламывающеюся от боли плеча - я сильно сомневался, стоит
ли заблудшая душа Алессандро таких усилий. Наглый, испорченный, маленький
предатель.., но упорный, не трус и, безусловно, талантливый. Этакая пешка
на доске, разрывающаяся на части между преданностью отцу и желанием самой
устроить свою жизнь. Пешка, которую передвигают в борьбе за власть. Но
пешка проходная.., и тот, кто снимет ее с поля, выиграет битву.
Я вздохнул и, морщась от боли, медленно поднялся на ноги.
Идти до дому было меньше мили. И все же очень далеко. Добравшись до
конторы, я позвонил по телефону - престарелый врач, к счастью, оказался на
месте - Как это вас сбросила лошадь и вы сломали ключицу? - не поверил он.
- Сейчас? Я думал, все проездки заканчиваются к четырем часам дня.
- Послушайте, - устало ответил я. - Я сломал ключицу. Можете вы прийти и
помочь мне?
- Ммм... - протянул он. - Ну хорошо. Он приехал через полчаса и вытащил из
сумки нечто похожее на кольца для метания. "Специально для ключицы", -
пояснил он, надевая мне на каждое плечо по кольцу и стягивая их за моей
спиной.
- Чертовски неудобно, - сказал я.
- Ну, если вас сбросила лошадь... - Он окинул дело рук своих
профессиональным взглядом. Перевязывать сломанные ключицы в Ньюмаркете ему
доводилось так же часто, как выписывать капли от кашля. - Принимайте
кодеин. - посоветовал он. - У вас есть?
- Не знаю.
Он прищелкнул языком, вытащил из сумки пачку таблеток и протянул мне.
- По две каждые четыре часа.
- Спасибо. Большое спасибо.
- Пожалуйста. - Он кивнул, закрыл сумку и щелкнул языком.
- Может, рюмку виски? - предложил я, когда он помог мне надеть рубашку.
- Разве что глоточек. Думал, вы не догадаетесь, - ответил он, улыбаясь. Я
составил ему компанию, потом принял две таблетки кодеина, после чего мне
резко полегчало.
- Кстати, - спросил я, когда он отставил рюмку в сторону, - вы не можете
мне сказать, какая болезнь вызывает стерильность?
- Что? - На лице его отразилось изумление, но он ответил, не колеблясь. -
Свинка. И еще венерические заболевания. Но свинка крайне редко дает полную
стерильность. Как правило, поражается только один семенник. Сифилис -
единственное заболевание, которое гарантирует стерильность, но при
современных методах лечения, если вовремя обратиться к врачу, этого
удается избежать.
- Вы не можете рассказать поподробнее?
- Гипотетически? - спросил он. - Я имею в виду, вы сами не думаете, что
заразились? Потому что в таком случае...
- Ну что вы, конечно, нет, - перебил я. - Чисто гипотетически.
- Хорошо... - Он промолчал. - Сифилис - болезнь прогрессирующая, но она
может не проявляться долгие годы, медленно разрушая организм человека,
который даже об этом не подозревает. Стерильность может наступить через
несколько лет после заражения, но пока этого не произошло, вполне возможно
зачатие детей, пораженных заболеванием прямо в утробе матери. Как правило,
они являются на свет мертворожденными. Некоторые выживают, но каждый из
них обязательно чем-то болен.
Алессандро сказал, что Энсо заболел уже после его рождения, значит, с ним
все было в порядке. Но венерическое заболевание объясняло скандалы,
которые устраивала его мать, и их бурный развод.
- Генрих VIII, - терпеливо повторил он, - был болен сифилисом. Екатерина
Арагонская принесла ему дюжину мертворожденных младенцев, а ее
единственная выжившая дочь, Мария, была бесплодной. Его болезненный сын,
Эдуард, умер молодым. Ничего не могу сказать о Елизавете, слишком мало
данных. Он все время упрекал своих бедных жен в том, что они не приносят
ему наследников, хотя виноват был сам. Изувер, фанатик - в своем
стремлении иметь сына.., он рубил головы направо и налево.., навязчивые
идеи, типичные при подобном заболевании.
- То есть как?
- Перечный король, - ответил врач, как будто мне все сразу должно было
стать ясно.
- О боже, при чем здесь перец?
- Да нет, не Генрих VIII, - раздраженно сказал он. - Перечный король -
совсем другая личность. Как бы вам объяснить.., в медицинских учебниках,
при описании прогрессирующих осложнений, которые могут возникать в
результате сифилитической болезни, упоминается перечный король. Он был
обычным человеком с манией величия, и у него появилась навязчивая идея
насчет перца. Он поставил перед собой цель скупить все запасы перца в мире
и стать его единственным обладателем, а так как он был фанатиком, ему это
удалось.
Я попытался хоть немного разобраться в том, что он говорил.
- Вы хотите сказать, что в следующей после стерильности стадии заболевания
нашему гипотетическому больному ничего не стоит убедить себя, что он может
горы свернуть?
- И не только убедить, - ответил он, кивая, - но и на самом деле
сворачивать горы. До поры до времени, конечно. Рано или поздно и эта
стадия кончается.
- А потом?
- Паралич нервной системы. Полная потеря разума.
- Неизбежно?
- Да. Но не у всех больных наступает паралич, и не у всех параличных
наблюдалась мания величия. Я привел вам в пример частные случаи.., крайне
редкие осложнения.
- Только это меня и радует, - произнес я с воодушевлением.
- Вы правы. Если когда-нибудь вам повстречается больной с манией величия,
бегите он него как можно дальше. И как можно скорее: эти люди крайне
опасны. Существует гипотеза, что Гитлер был именно таким человеком... -
Доктор внимательно посмотрел на меня, и его слезящиеся глаза широко
открылись. Взгляд его скользнул по повязке, на которой висела моя рука, и
когда он вновь обратился ко мне, видно было, что он сам не верит тому, что
говорит.
- Вы убежали недостаточно быстро...
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:09
- Меня сбросила лошадь, - сказал я. Он покачал головой.
- Это был прямой удар. Я видел.., но не поверил собственным глазам. Честно
говоря, сначала не мог понять, в чем дело.
- Меня сбросила лошадь, - повторил я. Доктор посмотрел на меня с прежним
любопытством.
- Как хотите. Вас сбросила лошадь... Так и запишем в книге вызовов. - Он
встал с кресла. - Только не становитесь больше на его пути. Я говорю
совершенно серьезно, молодой Нейл. Не забывайте, что Генрих VIII отрубил
очень много голов.
- Не забуду, - ответил я. Как будто я мог забыть.
* * *
Я пересмотрел версию "меня сбросила лошадь" и ради Этти поменял ее на "я
свалился с лестницы".
- Какая досада, - посочувствовала она, совершенно искренне посчитав меня
растяпой. - Я отвезу вас на проездку в "Лендровере".
Я поблагодарил ее, и, пока конюхи готовили лошадей, мы пошли проведать
Архангела. Впрочем, я наведывался к нему настолько часто, что это вошло у
меня в привычку.
Архангела содержал в самом безопасном деннике самой безопасной конюшни, и
с тех пор, как Энсо вернулся в Англию, этот денник охранялся днем и ночью.
Этти считала, что я переусердствовал, но мне пришлось настоять на своем.
Днем в конюшне номер один всегда было несколько человек. Ночью -
фотоэлемент предупреждал о появлении нежелательных лиц. Двое специально
приглашенных из агентства безопасности людей дежурили по очереди, наблюдая
за денником Архангела из окна комнаты владельцев, которое выходило прямо
на конюшни, а их восточно-европейская овчарка была посажена на длинную
цепь перед входом в конюшню и рычала на каждого, кто пытался войти внутрь.
Конюхи высказывали мне претензии по поводу овчарки, потому что каждый раз,
когда им нужно было зайти в конюшню к какой-нибудь лошади, приходилось
обращаться к охраннику за помощью. "Во всех остальных помещениях, -
справедливо указывали они, - собаки дежурят только по ночам".
Этти помахала рукой охраннику у окна. Он кивнул, вышел в манеж и придержал
овчарку, чтобы мы смогли пройти. Когда я распахнул верхнюю створку двери
денника, Архангел подошел к нам и высунул нос наружу, вдыхая нежный
майский воздух. Я погладил его, потрепал по шее, в который раз восхищаясь
шелковистой шкурой, и подумал, что он еще никогда так хорошо не выглядел.
- Завтра, - сказала Этти скакуну, и ее глаза заблестели. - Завтра
посмотрим, на что ты способен, малыш. - Она улыбнулась мне по-товарищески,
наконец-то признавая, что я тоже принимал участие в его подготовке. За
последний месяц лошади из наших конюшен побеждали все чаще и чаще, и
беспокойное выражение постепенно исчезло с ее лица, сменившись чувством
уверенности, которое никогда не покидало ее раньше. - Заодно проверим, как
тренировать его перед скачками в дерби, добавила она.
- К этому времени вернется мой отец, - напомнил я, стараясь еще больше
успокоить ее, но улыбка внезапно погасла, и Этти посмотрела на меня
отсутствующим взглядом.
- Верно... Вы знаете, я как-то совсем забыла... Она повернулась и вышла в
манеж. Я поблагодарил охранника, экс-полисмена, и умоляющим голосом
попросил его быть особо бдительным в течение следующих тридцати шести
часов.
- Надежней, чем в английском банке, сэр. Не беспокойтесь, сэр. - Он
говорил очень убедительно, но я почему-то решил, что он оптимист.
* * *
Алессандро не появился ни на первую, ни на вторую проездки, но когда,
вернувшись домой, я с трудом выбрался из "Лендровера", который не
пропустил по дороге ни одного ухаба, Алессандро стоял у ворот манежа и
поджидал меня. Не обращая на него внимания, я направился в контору, но он
пошел навстречу и перехватил меня на полпути.
Я остановился и посмотрел на Алессандро. Он держался скованно, лицо его
еще больше осунулось и побледнело от нервного напряжения.
- Простите, - запинаясь, сказал он. - Простите. Он рассказал мне... Я
этого не хотел. Я его не просил...
- Хорошо, - спокойно ответил я и подумал о том, что держу голову набок,
стараясь хоть немного утихомирить боль, и что сейчас самое время
выпрямиться. Я выпрямился.
- Он сказал, что теперь вы согласитесь дать мне Архангела.
- А вы как считаете? - спросил я. На лице Алессандро отразилось отчаяние,
но он ответил, не задумываясь:
- Я считаю, что нет.
- Вы очень повзрослели, - сказал я.
- Я учусь у вас... - Он вздрогнул и умолк. - Я хочу сказать.., умоляю вас,
позвольте мне участвовать в скачках на Архангеле.
- Нет, - мягко ответил я.
- Но он сломает вам вторую руку. - От волнения Алессандро заговорил
торопливо, глотая слова. - Он так говорит, а он всегда делает, что
говорит. Он опять сломает вам руку, а я.., я... - Алессандро сглотнул,
откашлялся и продолжал более спокойным тоном:
- Я сказал ему сегодня утром, что, если он еще раз причинит вам боль, вы
все расскажете распорядителям, и меня дисквалифицируют. Я сказал ему,
чтобы он ничего больше не делал, что я не хочу, чтобы он что-то делал. Я
хочу, чтобы он оставил меня здесь, с вами, и позволил самому выбрать, как
жить дальше.
Я медленно вдохнул воздух полной грудью.
- И что он вам ответил?
На лице Алессандро появилось озадаченное и одновременно смущенное
выражение.
- Мне кажется, он еще больше рассердился. Я сказал:
- Ему ведь все равно, победите вы в скачках или нет. Он хочет только,
чтобы я подчинился и дал вам Архангела. Он хочет доказать, что по-прежнему
может дать вам все, чего вы ни попросите.
- Но я прошу его оставить меня в покое. Оставить меня здесь. А он не хочет
слушать.
- Вы просите того, чего он никогда вам не даст, - сказал я.
- Что именно?
- Свободы.
- Я не понимаю, - сказал он.
- Только потому, что он не хочет дать вам свободу, он готов на все
остальное. Все, что угодно.., лишь бы вы оставались с ним. С его точки
зрения, я предоставил вам возможность получить в жизни единственное, на
что он никогда не согласится: добиться успеха своими силами. И только
поэтому он так настаивает, чтобы я дал вам Архангела.
Алессандро прекрасно меня понял, хотя слова мои его ошеломили.
- Я скажу ему, что он напрасно боится меня потерять, - страстно заявил он.
- И тогда отец не будет больше причинять вам вреда.
- Не вздумайте. Если бы не страх потерять вас, я давно был бы покойником.
Рот его приоткрылся. Алессандро уставился на меня своими черными глазами:
пешка под угрозой двух ладей.
- Тогда.., что мне сказать?
- Скажите ему, что завтра на Архангеле скакать будет Томми Хойлэйк.
Взгляд Алессандро скользнул по тугим резиновым кольцам и моей руке на
перевязи под камзолом.
- Не могу, - ответил он. Я слегка улыбнулся.
- Скоро он сам узнает. Алессандро задрожал.
- Вы не понимаете. Я видел... - Он запнулся и посмотрел мне в глаза, как
бы вспоминая страшный сон.
- Я видел людей, которым он причинил боль. Их лица выражали ужас.., и
стыд. Я думал.., какой он умный.., он знает, как заставить каждого делать
то, что он хочет. Я видел, как все боятся его.., и я думал, он у меня
просто замечательный... - Алессандро всхлипнул. - Я не хочу, чтобы он
заставил вас быть таким же...
- Не заставит, - сказал я с уверенностью, которой не чувствовал.
- Но он все равно не позволит Томми выступать на Архангеле... Не будет
сидеть сложа руки. Я его знаю... Я знаю, что не позволит. Я знаю, он
всегда делает то, что говорит. Вы не представляете, какой он бывает... Вы
должны мне поверить. Должны.
- Постараюсь поостеречься, - сухо ответил я, и Алессандро даже стал
приплясывать от огорчения, не в силах устоять на одном месте.
- Нейл, - сказал он, впервые назвав меня по имени, - я боюсь за вас.
- Значит, теперь нас двое, - попробовал отшутиться я, но Алессандро не
улыбнулся. Я ласково посмотрел на него. - Не унывай, мальчик.
- Но вы не.., вы не понимаете.
- Да нет, я все понимаю, - ответил я.
- Но вам все равно.
- О нет, мне не все равно, - честно признался я. - Я не могу сказать, что
с нетерпением жду, когда ваш отец переломает мне все кости. Но еще меньше
я расположен валяться у него в ногах и лизать ботинки. Поэтому на
Архангеле будет скакать Томми Хойлэйк, а мы - сожмем кулаки на счастье.
Алессандро встревоженно покачал головой.
- Я знаю его, - повторил он. - Я его знаю...
- На следующей неделе в Бате, - сказал я, - состоятся скачки учеников.
Можете стартовать на Пуллитцере. И на Резвом Копыте в Честере.
На лице Алессандро не появилось выражения уверенности, что мы доживем до
следующей недели.
- У вас есть братья и сестры? - резко спросил я. - Он даже вздрогнул от
неожиданности.
- Нет... После меня у матери было двое детей, но оба мертворожденные.
Глава 15
Суббота, полдень, 2 мая. День скачек на приз в две тысячи гиней.
Солнце совершало над Пустошью свое очередное блистательное путешествие.
Однако я с трудом выбрался из постели, и мое настроение оставляло желать
лучшего. Мысль о том, что Энсо себя еще обязательно покажет, я гнал прочь.
Сейчас слишком поздно было жалеть о том, что уже произошло.
Я вздохнул. Стоили восемьдесят пять чистокровных лошадей, дело жизни моего
отца, будущее конюшен и, возможно, свобода Алессандро одной сломанной
ключицы?
Да, конечно. Но двух сломанных ключиц? Боже упаси.
Под жужжание электрической бритвы я обдумывал все "за" и "против" своего
быстрого отъезда в далекие края. Например, в Хэмпстед. Это очень легко
устроить. Беда в том, что рано или поздно придется вернуться, а во время
моего отсутствия конюшни будут в опасности.
Возможно, стоило пригласить в дом гостей и постараться все время быть на
людях.., но гости разъедутся через день-другой, и долгожданная месть
покажется Энсо только слаще.
После короткой борьбы со свитером я одержав верх и вышел в манеж. Может,
Энсо не станет мстить, когда поймет, что лишается самого дорогого на
свете. Ведь если он еще что-нибудь со мной сделает, то потеряет сына.
Мы уже давно договорились с Томми Хойлэйком, который остался ночевать в
Ньюмаркете, что он воспользуется этим обстоятельством и утром следующего
дня проездит галопом Счастливчика Линдсея. Ровно в семь часов утра его
"Ягуар" подкатил к конторе и остановился у окна.
- Привет, - сказал он, выходя из машины.
- Привет. - Я внимательно посмотрел на Томми. - Вы плохо выглядите. Он
скорчил гримасу.
- Всю ночь болел живот. Вырвало после обеда. Со мной так бывает, когда
нервничаю. Но все будет в порядке, можете не сомневаться.
- Вы в этом уверены? - взволнованно спросил я.
- Конечно. - Томми ухмыльнулся. - Я же говорю: со мной так бывает. Ничего
страшного. Только вы не обидитесь, если я откажусь проезжать лошадь
галопом?
- Нет, - сказал я. - Что вы, совсем наоборот. Нам вовсе не хочется, чтобы
вы заболели перед самыми скачками.
- Знаете что? Я могу немного потренировать Архангела. Устроить ему
разминку. Хотите?
- А вы уверены, что это вам не повредит? - с сомнением спросил я.
- Все будет нормально. Со мной все в порядке. Я правду вам говорю.
- Ну, хорошо, - согласился я, и Томми сел на Архангела, после чего они
вместе с Резвым Копытом, сопровождаемые взглядами множества болельщиков,
которые сегодня днем будут громко выкрикивать его имя на трибунах
ипподрома, проскакали кентером четыре фарлонга.
- Кого же нам посадить на Счастливчика Линдсея? - спросила Этти, которая
собиралась отправиться в Уотерхолл, чтобы, следуя программе тренировок,
проездить лошадей галопом на дистанцию в три четверти мили.
Еще одна проблема: у нас действительно было мало хороших наездников.
- Поменяйте наездников местами, - предложил я. - Энди - на Счастливчика
Линдсея, Фэдди - на...
- Не надо, - перебила меня Этти, глядя куда-то поверх моей головы. - Ведь
Алекс нам подойдет, верно?
Я оглянулся. Одетый в рабочую одежду, по манежу шел Алессандро.
Давным-давно исчезли его модная куртка, брюки и лайковые белые перчатки,
теперь он являлся в конюшни в простом коричневом свитере, из-под которого
торчал воротничок голубой рубашки: точная копия одежды Томми Хойлэйка.
Объяснил он это тем, что раз один из лучших жокеев страны одевается
подобным образом, то он, Алессандро Ривера, не может ни в чем ему уступать.
У подъезда не было его "Мерседеса". Наблюдательный Карло не пялился в
манеж. Алессандро увидел, что я ищу взглядом его машину и телохранителя, и
произнес, запинаясь:
- Это был прямой удар. Я видел.., но не поверил собственным глазам. Честно
говоря, сначала не мог понять, в чем дело.
- Меня сбросила лошадь, - повторил я. Доктор посмотрел на меня с прежним
любопытством.
- Как хотите. Вас сбросила лошадь... Так и запишем в книге вызовов. - Он
встал с кресла. - Только не становитесь больше на его пути. Я говорю
совершенно серьезно, молодой Нейл. Не забывайте, что Генрих VIII отрубил
очень много голов.
- Не забуду, - ответил я. Как будто я мог забыть.
* * *
Я пересмотрел версию "меня сбросила лошадь" и ради Этти поменял ее на "я
свалился с лестницы".
- Какая досада, - посочувствовала она, совершенно искренне посчитав меня
растяпой. - Я отвезу вас на проездку в "Лендровере".
Я поблагодарил ее, и, пока конюхи готовили лошадей, мы пошли проведать
Архангела. Впрочем, я наведывался к нему настолько часто, что это вошло у
меня в привычку.
Архангела содержал в самом безопасном деннике самой безопасной конюшни, и
с тех пор, как Энсо вернулся в Англию, этот денник охранялся днем и ночью.
Этти считала, что я переусердствовал, но мне пришлось настоять на своем.
Днем в конюшне номер один всегда было несколько человек. Ночью -
фотоэлемент предупреждал о появлении нежелательных лиц. Двое специально
приглашенных из агентства безопасности людей дежурили по очереди, наблюдая
за денником Архангела из окна комнаты владельцев, которое выходило прямо
на конюшни, а их восточно-европейская овчарка была посажена на длинную
цепь перед входом в конюшню и рычала на каждого, кто пытался войти внутрь.
Конюхи высказывали мне претензии по поводу овчарки, потому что каждый раз,
когда им нужно было зайти в конюшню к какой-нибудь лошади, приходилось
обращаться к охраннику за помощью. "Во всех остальных помещениях, -
справедливо указывали они, - собаки дежурят только по ночам".
Этти помахала рукой охраннику у окна. Он кивнул, вышел в манеж и придержал
овчарку, чтобы мы смогли пройти. Когда я распахнул верхнюю створку двери
денника, Архангел подошел к нам и высунул нос наружу, вдыхая нежный
майский воздух. Я погладил его, потрепал по шее, в который раз восхищаясь
шелковистой шкурой, и подумал, что он еще никогда так хорошо не выглядел.
- Завтра, - сказала Этти скакуну, и ее глаза заблестели. - Завтра
посмотрим, на что ты способен, малыш. - Она улыбнулась мне по-товарищески,
наконец-то признавая, что я тоже принимал участие в его подготовке. За
последний месяц лошади из наших конюшен побеждали все чаще и чаще, и
беспокойное выражение постепенно исчезло с ее лица, сменившись чувством
уверенности, которое никогда не покидало ее раньше. - Заодно проверим, как
тренировать его перед скачками в дерби, добавила она.
- К этому времени вернется мой отец, - напомнил я, стараясь еще больше
успокоить ее, но улыбка внезапно погасла, и Этти посмотрела на меня
отсутствующим взглядом.
- Верно... Вы знаете, я как-то совсем забыла... Она повернулась и вышла в
манеж. Я поблагодарил охранника, экс-полисмена, и умоляющим голосом
попросил его быть особо бдительным в течение следующих тридцати шести
часов.
- Надежней, чем в английском банке, сэр. Не беспокойтесь, сэр. - Он
говорил очень убедительно, но я почему-то решил, что он оптимист.
* * *
Алессандро не появился ни на первую, ни на вторую проездки, но когда,
вернувшись домой, я с трудом выбрался из "Лендровера", который не
пропустил по дороге ни одного ухаба, Алессандро стоял у ворот манежа и
поджидал меня. Не обращая на него внимания, я направился в контору, но он
пошел навстречу и перехватил меня на полпути.
Я остановился и посмотрел на Алессандро. Он держался скованно, лицо его
еще больше осунулось и побледнело от нервного напряжения.
- Простите, - запинаясь, сказал он. - Простите. Он рассказал мне... Я
этого не хотел. Я его не просил...
- Хорошо, - спокойно ответил я и подумал о том, что держу голову набок,
стараясь хоть немного утихомирить боль, и что сейчас самое время
выпрямиться. Я выпрямился.
- Он сказал, что теперь вы согласитесь дать мне Архангела.
- А вы как считаете? - спросил я. На лице Алессандро отразилось отчаяние,
но он ответил, не задумываясь:
- Я считаю, что нет.
- Вы очень повзрослели, - сказал я.
- Я учусь у вас... - Он вздрогнул и умолк. - Я хочу сказать.., умоляю вас,
позвольте мне участвовать в скачках на Архангеле.
- Нет, - мягко ответил я.
- Но он сломает вам вторую руку. - От волнения Алессандро заговорил
торопливо, глотая слова. - Он так говорит, а он всегда делает, что
говорит. Он опять сломает вам руку, а я.., я... - Алессандро сглотнул,
откашлялся и продолжал более спокойным тоном:
- Я сказал ему сегодня утром, что, если он еще раз причинит вам боль, вы
все расскажете распорядителям, и меня дисквалифицируют. Я сказал ему,
чтобы он ничего больше не делал, что я не хочу, чтобы он что-то делал. Я
хочу, чтобы он оставил меня здесь, с вами, и позволил самому выбрать, как
жить дальше.
Я медленно вдохнул воздух полной грудью.
- И что он вам ответил?
На лице Алессандро появилось озадаченное и одновременно смущенное
выражение.
- Мне кажется, он еще больше рассердился. Я сказал:
- Ему ведь все равно, победите вы в скачках или нет. Он хочет только,
чтобы я подчинился и дал вам Архангела. Он хочет доказать, что по-прежнему
может дать вам все, чего вы ни попросите.
- Но я прошу его оставить меня в покое. Оставить меня здесь. А он не хочет
слушать.
- Вы просите того, чего он никогда вам не даст, - сказал я.
- Что именно?
- Свободы.
- Я не понимаю, - сказал он.
- Только потому, что он не хочет дать вам свободу, он готов на все
остальное. Все, что угодно.., лишь бы вы оставались с ним. С его точки
зрения, я предоставил вам возможность получить в жизни единственное, на
что он никогда не согласится: добиться успеха своими силами. И только
поэтому он так настаивает, чтобы я дал вам Архангела.
Алессандро прекрасно меня понял, хотя слова мои его ошеломили.
- Я скажу ему, что он напрасно боится меня потерять, - страстно заявил он.
- И тогда отец не будет больше причинять вам вреда.
- Не вздумайте. Если бы не страх потерять вас, я давно был бы покойником.
Рот его приоткрылся. Алессандро уставился на меня своими черными глазами:
пешка под угрозой двух ладей.
- Тогда.., что мне сказать?
- Скажите ему, что завтра на Архангеле скакать будет Томми Хойлэйк.
Взгляд Алессандро скользнул по тугим резиновым кольцам и моей руке на
перевязи под камзолом.
- Не могу, - ответил он. Я слегка улыбнулся.
- Скоро он сам узнает. Алессандро задрожал.
- Вы не понимаете. Я видел... - Он запнулся и посмотрел мне в глаза, как
бы вспоминая страшный сон.
- Я видел людей, которым он причинил боль. Их лица выражали ужас.., и
стыд. Я думал.., какой он умный.., он знает, как заставить каждого делать
то, что он хочет. Я видел, как все боятся его.., и я думал, он у меня
просто замечательный... - Алессандро всхлипнул. - Я не хочу, чтобы он
заставил вас быть таким же...
- Не заставит, - сказал я с уверенностью, которой не чувствовал.
- Но он все равно не позволит Томми выступать на Архангеле... Не будет
сидеть сложа руки. Я его знаю... Я знаю, что не позволит. Я знаю, он
всегда делает то, что говорит. Вы не представляете, какой он бывает... Вы
должны мне поверить. Должны.
- Постараюсь поостеречься, - сухо ответил я, и Алессандро даже стал
приплясывать от огорчения, не в силах устоять на одном месте.
- Нейл, - сказал он, впервые назвав меня по имени, - я боюсь за вас.
- Значит, теперь нас двое, - попробовал отшутиться я, но Алессандро не
улыбнулся. Я ласково посмотрел на него. - Не унывай, мальчик.
- Но вы не.., вы не понимаете.
- Да нет, я все понимаю, - ответил я.
- Но вам все равно.
- О нет, мне не все равно, - честно признался я. - Я не могу сказать, что
с нетерпением жду, когда ваш отец переломает мне все кости. Но еще меньше
я расположен валяться у него в ногах и лизать ботинки. Поэтому на
Архангеле будет скакать Томми Хойлэйк, а мы - сожмем кулаки на счастье.
Алессандро встревоженно покачал головой.
- Я знаю его, - повторил он. - Я его знаю...
- На следующей неделе в Бате, - сказал я, - состоятся скачки учеников.
Можете стартовать на Пуллитцере. И на Резвом Копыте в Честере.
На лице Алессандро не появилось выражения уверенности, что мы доживем до
следующей недели.
- У вас есть братья и сестры? - резко спросил я. - Он даже вздрогнул от
неожиданности.
- Нет... После меня у матери было двое детей, но оба мертворожденные.
Глава 15
Суббота, полдень, 2 мая. День скачек на приз в две тысячи гиней.
Солнце совершало над Пустошью свое очередное блистательное путешествие.
Однако я с трудом выбрался из постели, и мое настроение оставляло желать
лучшего. Мысль о том, что Энсо себя еще обязательно покажет, я гнал прочь.
Сейчас слишком поздно было жалеть о том, что уже произошло.
Я вздохнул. Стоили восемьдесят пять чистокровных лошадей, дело жизни моего
отца, будущее конюшен и, возможно, свобода Алессандро одной сломанной
ключицы?
Да, конечно. Но двух сломанных ключиц? Боже упаси.
Под жужжание электрической бритвы я обдумывал все "за" и "против" своего
быстрого отъезда в далекие края. Например, в Хэмпстед. Это очень легко
устроить. Беда в том, что рано или поздно придется вернуться, а во время
моего отсутствия конюшни будут в опасности.
Возможно, стоило пригласить в дом гостей и постараться все время быть на
людях.., но гости разъедутся через день-другой, и долгожданная месть
покажется Энсо только слаще.
После короткой борьбы со свитером я одержав верх и вышел в манеж. Может,
Энсо не станет мстить, когда поймет, что лишается самого дорогого на
свете. Ведь если он еще что-нибудь со мной сделает, то потеряет сына.
Мы уже давно договорились с Томми Хойлэйком, который остался ночевать в
Ньюмаркете, что он воспользуется этим обстоятельством и утром следующего
дня проездит галопом Счастливчика Линдсея. Ровно в семь часов утра его
"Ягуар" подкатил к конторе и остановился у окна.
- Привет, - сказал он, выходя из машины.
- Привет. - Я внимательно посмотрел на Томми. - Вы плохо выглядите. Он
скорчил гримасу.
- Всю ночь болел живот. Вырвало после обеда. Со мной так бывает, когда
нервничаю. Но все будет в порядке, можете не сомневаться.
- Вы в этом уверены? - взволнованно спросил я.
- Конечно. - Томми ухмыльнулся. - Я же говорю: со мной так бывает. Ничего
страшного. Только вы не обидитесь, если я откажусь проезжать лошадь
галопом?
- Нет, - сказал я. - Что вы, совсем наоборот. Нам вовсе не хочется, чтобы
вы заболели перед самыми скачками.
- Знаете что? Я могу немного потренировать Архангела. Устроить ему
разминку. Хотите?
- А вы уверены, что это вам не повредит? - с сомнением спросил я.
- Все будет нормально. Со мной все в порядке. Я правду вам говорю.
- Ну, хорошо, - согласился я, и Томми сел на Архангела, после чего они
вместе с Резвым Копытом, сопровождаемые взглядами множества болельщиков,
которые сегодня днем будут громко выкрикивать его имя на трибунах
ипподрома, проскакали кентером четыре фарлонга.
- Кого же нам посадить на Счастливчика Линдсея? - спросила Этти, которая
собиралась отправиться в Уотерхолл, чтобы, следуя программе тренировок,
проездить лошадей галопом на дистанцию в три четверти мили.
Еще одна проблема: у нас действительно было мало хороших наездников.
- Поменяйте наездников местами, - предложил я. - Энди - на Счастливчика
Линдсея, Фэдди - на...
- Не надо, - перебила меня Этти, глядя куда-то поверх моей головы. - Ведь
Алекс нам подойдет, верно?
Я оглянулся. Одетый в рабочую одежду, по манежу шел Алессандро.
Давным-давно исчезли его модная куртка, брюки и лайковые белые перчатки,
теперь он являлся в конюшни в простом коричневом свитере, из-под которого
торчал воротничок голубой рубашки: точная копия одежды Томми Хойлэйка.
Объяснил он это тем, что раз один из лучших жокеев страны одевается
подобным образом, то он, Алессандро Ривера, не может ни в чем ему уступать.
У подъезда не было его "Мерседеса". Наблюдательный Карло не пялился в
манеж. Алессандро увидел, что я ищу взглядом его машину и телохранителя, и
произнес, запинаясь:
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:10
- Я удрал. Они сказали, чтобы я не приходил, но Карло куда-то исчез, и я
решился. Можно... Я хочу сказать, вы позволите мне участвовать в
тренировке?
- А почему мы вдруг должны вам не позволить? - спросила Этти, не
посвященная во все тонкости наших отношений.
- Конечно, - согласно кивнул я. - Можете проездить галопом Счастливчика
Линдсея. Алессандро ужасно удивился:
- Но все газеты писали, что сегодня утром его будет проезжать Томми
Хойлэйк.
- У него болит живот, - ответил я и, увидев безумную надежду,
засветившуюся в его глазах, добавил:
- Не надо так волноваться. Ему уже лучше, и к скачкам он будет в полной
форме.
- Ясно.
Алессандро постарался скрыть свое разочарование и отправился за
Счастливчиком Линдсеем. Этти села на Кукушонка-Подкидыша, а я договорился
с Джоржем, что он отвезет меня в "Лендровере" понаблюдать за проездкой
лошадей галопом. Лошади покружили по дорожке в паддоке, выехали через
ворота и поскакали в Уотерхолл.
Вместе с ними отправился Ланкет, но, так как два дня назад он участвовал в
скачках, я просил прогулять его до перекрестка дорог и обратно.
Я смотрел вослед лошадям: грациозные, изящные творения природы, так
гармонирующие с прекрасным майским утром. Удивительно.., несмотря на
знакомство с Энсо и его сыном, я был счастлив, что поработал тренером.
Жаль будет уходить. Очень жаль. "Как странно", - подумал я.
Вернувшись в манеж, я задержался на минутку поболтать с охранником,
который воспользовался отсутствием Архангела и собрался пойти в столовую
пообедать. Потом я вернулся в дом, сварил себе кофе и отправился в
контору. У Маргарет по субботам был выходной. Я сел за ее стол, выпил кофе
и стал разбирать утреннюю почту, неловко зажимая конверты между колен и
держа в здоровой руке нож для разрезания бумаг.
Через некоторое время я услышал шум подъехавшей машины и хлопок
закрывшейся дверцы, но не успел разглядеть гостя из окна, совсем позабыл,
что не могу быстро ворочать головой. В день скачек на приз в две тысячи
гиней конюшни мог посетить кто угодно. Например, один из владельцев,
оставшихся ночевать в Ньюмаркете. Да мало ли кто еще?
Но в дверь вошел Энсо. В руке у него был все тот же пистолет с глушителем.
"В такую рань... - легкомысленно подумал я. - Пистолет вместо завтрака.
Как глупо".
И еще я подумал: "Это конец. Глупый, дурацкий, бессмысленный конец".
Если Энсо раньше хоть как-то сдерживал свою ярость, то сейчас она хлестала
из него фонтаном. Приземистое жирное тело надвигалось на меня, как танк, и
я поневоле вспомнил слова Алессандро, который утверждал, что я не знаю его
отца. Поле с забором, сломанная ключица - все это было цветочками, а до
ягодок оставалось рукой подать.
Он нанес мне сильнейший удар, угодив точно в повязку, так тщательно
наложенную престарелым врачом, и у меня сразу перехватило дыхание и
исчезло всякое желание сопротивляться. Я, правда, попытался угрожать ему
ножом для разрезания бумаг, но он отмахнулся от него, как от назойливой
мухи, при этом чуть не размозжив мою кисть о бюро, где хранилась наша
картотека. Энсо был страшен и не столько ввел меня в шок ударами, сколько
подавил своим присутствием. Рукоятка пистолета опустилась на мою голову,
затем на больное плечо, и моя дальнейшая судьба перестала меня
интересовать.
- Где Алессандро?! - проорал он в двух сантиметрах от моего уха.
Мое обмякшее тело повалилось на стол. Глаза закрылись. Еще немного, и мне
не удалось бы справиться с нахлынувшей на меня болью.
- Проезжает лошадь, - еле ворочая языком, ответил я. - Где же еще?
Проезжает лошадь.
- Ты его похитил! - закричал он. - Ты скажешь мне, где он! Ты мне
скажешь.., или я переломаю тебе все кости! По одной!
- Он ускакал верхом на лошади, - сказал я.
- Нет! - выкрикнул Энсо. - Я ему запретил!
- Он.., верхом...
- На какой лошади?
- Какое это имеет значение?
- На какой лошади?! - проревел он прямо в мое ухо.
- На Счастливчике Линдсее, - сказал я. Как будто это имело значение. Я
оттолкнулся от стола, сел прямо и открыл глаза. Лицо Энсо маячило всего в
нескольких дюймах от моего лица, и в глазах его я прочел свой смертный
приговор.
Пистолет медленно поднялся и остановился на уровне моей груди. Я молча
ждал.
- Останови его, - сказал Энсо. - Верни обратно.
- Не могу.
- Ты должен. Верни его или я убью тебя!
- Он ускакал двадцать минут назад.
- Верни его! - произнес он хриплым, высоким и почему-то испуганным
голосом. Только теперь я заметил, что ярость его неожиданно улеглась, а
лицо приняло страдальческое выражение. Вместо ненависти - страх. В черных
глазах неподвижно застыла тоска.
- Что вы наделали? - спросил я, с трудом выговаривая слова.
- Верни его! - повторил Энсо, видимо считая, что одним криком добьется
желаемого. - Верни его! - Он поднял пистолет, но в его движениях не было
прежней уверенности.
- Не могу, - просто ответил я. - Что бы вы ни сделали, это не в моих силах.
- Его убьют! - Голос Энсо сорвался на дикий крик. - Мой сын.., моего сына
убьют! - Он замахал руками, и тело его непроизвольно задергалось в
конвульсиях. - Томми Хойлэйк... Газеты писали, что сегодня утром на этой
лошади поскачет Томми Хойлэйк...
Я пододвинулся на краешек стула, потверже уперся в пол и неуклюже поднялся
на ноги. Энсо не сделал попытки отпихнуть меня. Он был слишком поглощен
ужасной картиной, открывшейся перед его взором.
- Томми Хойлэйк!... На Счастливчике Линдсее скачет Томми Хойлэйк!
- Нет, - грубо ответил я. - Алессандро.
- Томми Хойлэйк!.. Хойлэйк!.. Должен быть Томми! Должен!.. - Глаза Энсо
стали закатываться, голос срывался.
Я поднял руку и отвесил Энсо звонкую пощечину.
Рот его остался открытым, но он мгновенно умолк, как будто его выключили.
На скулах Энсо заходили желваки. Кадык, не останавливаясь, совершал
глотательные движения. Я не дал ему времени опомниться.
- Вы решили убить Томми Хойлэйка? Он молчал.
- Как?
Он молчал. Я ударил его еще раз, вложив в пощечину все оставшиеся силы. Их
было не так уж много.
- Как?
- Карло.., и Кэл. - Энсо почти не было слышно. "Лошади на Пустоши, -
подумал я. - Томми скачет на Счастливчике Линдсее. Карло знает всех
лошадей в манеже, потому что он наблюдал за ними изо дня в день и может
отличить Счастливчика Линдсея от другой лошади с первого взгляда. И
Кэл..." Только сейчас я понял, что должен чувствовать Энсо. С Кэлом был
его "Ли Энсфилд ЗОЗ".
- Где они? - спросил я.
- Я.., не.., знаю...
- Вам придется найти их.
- Они.., прячутся...
- Найдите их, - сказал я. - Немедленно. Это ваш единственный шанс. Это -
единственный шанс Алессандро. Найдите их, прежде чем они убьют его.., вы,
поганый, мерзкий убийца!
Как слепой, Энсо обошел, спотыкаясь, вокруг стола и направился к двери.
Все еще не выпуская из рук пистолета, он наткнулся на простенок, и,
ударившись, отпрянул в сторону. Энсо выпрямился, выбежал через дверь и на
трясущихся ногах затрусил к темно-красному "Мерседесу". Ему удалось
завести мотор только с третьей попытки. Машина, вихляя, описала дугу и с
ревом помчалась по дороге на Бэри Роуд.
Поганый убийца... Я вышел из конторы и свернул в манеж.
Бежать я не мог. После того что он сделал с моим плечом, даже идти было
трудно. Тупой, ублюдочный, поганый, мерзкий убийца...
Прошло двадцать минут, как Алессандро ускакал на Счастливчике Линдсее
вместе с остальными наездниками. Двадцать минут... Они уже давно в
Уотерхолле. В самом конце скаковой дорожки. Начинают проездку...
"К черту, - подумал я. - Почему бы мне просто не лечь в постель и не
подождать, пока все закончится так или иначе. Если Энсо убьет своего
драгоценного сына, так этому маньяку и надо".
Я пошел быстрее. Через первые двойные ворота - в малый манеж. Через вторые
двойные ворота - в паддок. Вышел на Пустошь. Свернул налево.
"Только бы вернулся Ланкет, - подумал я. - Только бы вернулся. Он должен
быть подседлан и в узде, должен быть подготовлен к скачкам". И он
вернулся. Ланкет шел вдоль капитальной изгороди, его вел в поводу один из
наших самых неопытных учеников, которого Этти послала обратно, из-за
полной невозможности использовать его в проездке.
- Помогите мне снять камзол, - сказал я, не давая ученику опомниться.
Он только удивленно посмотрел на меня - обслуживающий персонал тренерских
конюшен моего отца никогда не обсуждал приказаний. Ученик помог мне снять
камзол. Сестрой милосердия ему работать явно не следовало. Я велел ему
заодно скинуть перевязь, на которой висела моя рука: иначе управлять
лошадью было бы практически невозможно.
- А теперь - подсадите меня. Он молча повиновался.
- Спасибо, - сказал я. - Возвращайтесь в конюшни. Ланкета я приведу позже.
- Да, сэр, - ответил он.
Я пустил Ланкета тротом по рабочей дорожке. Медленно. Слишком медленно.
Нарушив правила, перешел на кентер. Я чувствовал себя ужасно. Свернул к
полю у Заповедного Холма, где проездка категорически воспрещалась в
течение ближайших двух недель, и поскакал к перекрестку дорог.
С тем же успехом можно было перейти на галоп. Пять фарлонгов.., еще три..,
тут лошадей разрешалось только прогуливать... Пересекая шоссе, я до смерти
напугал нескольких автомобилистов.
В Уотерхолле было слишком много лошадей. С расстояния в полмили мне никак
не удавалось различить, где проводит проездку Этти. Но теперь я знал, что
еще не поздно. Мирный, спокойный утренний пейзаж не омрачала группа людей,
столпившихся вокруг окровавленного трупа.
Я гнал Ланкета галопом. Всего два дня назад он провел тяжелые скачки, и
мне не следовало заставлять его растрачивать силы.., но Ланкет скакал с
удовольствием, а я.., я загонял его.
Технически очень трудно управлять лошадью, когда твои плечи стягивают два
тугих резиновых кольца, не говоря уже о том плачевном состоянии, в котором
я находился. Я хорошо помнил те жуткие истории о жокеях стипль-чеза,
которые со сломанной ключицей принимали участие в скачках. Ненормальные.
Кому это было нужно?
Я увидел Этти и несколько наших лошадей.
Я увидел Алессандро на Счастливчике Линдсее.
Однако было слишком далеко, чтобы попытаться до них докричаться, даже если
бы я был в состоянии кричать. Они скакали впереди меня, и ни один не
обернулся.
Алессандро послал Счастливчика Линдсея кентером, и жеребец вместе с двумя
другими лошадьми помчался вперед, переходя на галоп.
Примерно в миле от них зеленел кустарник, за ним начинался невысокий лес.
Карло и Кэл...
Я поскакал галопом прямо через поле, где разрешается только кентер.
Бешеные крики и ругань наездников со всех сторон меня не смущали. Я
надеялся, у Ланкета хватит ума не налететь на другую лошадь, - моей
единственной, поглотившей все мои чувства, все мое существо мыслью было
догнать Алессандро прежде, чем это успеет сделать пуля.
Только одна миля.., бесконечная миля. Ланкет начал уставать.., затрачивал
на бег все больше усилий.., стал спотыкаться.., потеряет форму на
несколько месяцев... Я требовал от Ланкета невозможного, последних сил..,
и он благородно отдавал их.
Я выбрал не правильный угол... Ланкет скакал все медленнее.., он не
успеет... Алессандро промчится мимо... Я взял чуть правее, покачнулся в
седле.., чуть не выпустил поводьев из левой руки.., хорошо бы взяться
правой за гриву.., и только бы не упасть, ведь осталось совсем немного.
Кусты и деревья впереди - где-то там спрятались Кэл и Карло.., если Энсо
не знает точного места, он ни за что не найдет их. Не будут же они ждать
на виду у всех. Кэлу придется лечь на землю в любом случае, иначе можно
промахнуться. У "Ли Энсфилда" очень точный прицел, если стрелять лежа и с
упора, и слишком велика отдача, когда стоишь.
Энсо не найдет. Разве что увидит "Мерседес" Алессандро. Но и тогда он не
обнаружит Карло и Кэла до тех пор, пока не услышит выстрела.., и никто,
кроме Энсо, не сможет их найти - все столпятся вокруг Алессандро...
Алессандро - в коричневом свитере и голубой рубашке, совсем как у Томми
Хойлэйка, с огромной дырой в груди.
Карло и Кэл знают Алессандро.., они хорошо его знают.., но они уверены,
что он послушался отца и остался в гостинице.., а жокеи очень похожи друг
на друга, в особенности издалека, в особенности на скачущей лошади...
"Алессандро, - подумал я, - мчащийся галопом сквозь золотой майский день
навстречу своей гибели".
Я не мог заставить Ланкета скакать быстрее. Не знаю, что сказать о его
дыхании, но сам я жадно хватал ртом воздух. Это походило на рыдания. Мне
действительно лучше было остаться дома.
Я взял еще чуть правее и пришпорил Ланкета. Очень слабо пришпорил. В
скорости он не прибавил.
Счастливчик Линдсей вошел в поворот перед той самой прямой, в конце
которой ждали Карло и Кэл... Кэл не сможет промахнуться в скачущего прямо
на него всадника.., проще мишени и быть не может.
"Они наверняка меня видят, - подумал я. - Но если Кэл взял Алессандро на
мушку и видит в прицел его коричневый свитер и низко склоненную черную
голову, он может не обратить на меня внимания.., мало ли кто еще скачет
галопом по полю".
решился. Можно... Я хочу сказать, вы позволите мне участвовать в
тренировке?
- А почему мы вдруг должны вам не позволить? - спросила Этти, не
посвященная во все тонкости наших отношений.
- Конечно, - согласно кивнул я. - Можете проездить галопом Счастливчика
Линдсея. Алессандро ужасно удивился:
- Но все газеты писали, что сегодня утром его будет проезжать Томми
Хойлэйк.
- У него болит живот, - ответил я и, увидев безумную надежду,
засветившуюся в его глазах, добавил:
- Не надо так волноваться. Ему уже лучше, и к скачкам он будет в полной
форме.
- Ясно.
Алессандро постарался скрыть свое разочарование и отправился за
Счастливчиком Линдсеем. Этти села на Кукушонка-Подкидыша, а я договорился
с Джоржем, что он отвезет меня в "Лендровере" понаблюдать за проездкой
лошадей галопом. Лошади покружили по дорожке в паддоке, выехали через
ворота и поскакали в Уотерхолл.
Вместе с ними отправился Ланкет, но, так как два дня назад он участвовал в
скачках, я просил прогулять его до перекрестка дорог и обратно.
Я смотрел вослед лошадям: грациозные, изящные творения природы, так
гармонирующие с прекрасным майским утром. Удивительно.., несмотря на
знакомство с Энсо и его сыном, я был счастлив, что поработал тренером.
Жаль будет уходить. Очень жаль. "Как странно", - подумал я.
Вернувшись в манеж, я задержался на минутку поболтать с охранником,
который воспользовался отсутствием Архангела и собрался пойти в столовую
пообедать. Потом я вернулся в дом, сварил себе кофе и отправился в
контору. У Маргарет по субботам был выходной. Я сел за ее стол, выпил кофе
и стал разбирать утреннюю почту, неловко зажимая конверты между колен и
держа в здоровой руке нож для разрезания бумаг.
Через некоторое время я услышал шум подъехавшей машины и хлопок
закрывшейся дверцы, но не успел разглядеть гостя из окна, совсем позабыл,
что не могу быстро ворочать головой. В день скачек на приз в две тысячи
гиней конюшни мог посетить кто угодно. Например, один из владельцев,
оставшихся ночевать в Ньюмаркете. Да мало ли кто еще?
Но в дверь вошел Энсо. В руке у него был все тот же пистолет с глушителем.
"В такую рань... - легкомысленно подумал я. - Пистолет вместо завтрака.
Как глупо".
И еще я подумал: "Это конец. Глупый, дурацкий, бессмысленный конец".
Если Энсо раньше хоть как-то сдерживал свою ярость, то сейчас она хлестала
из него фонтаном. Приземистое жирное тело надвигалось на меня, как танк, и
я поневоле вспомнил слова Алессандро, который утверждал, что я не знаю его
отца. Поле с забором, сломанная ключица - все это было цветочками, а до
ягодок оставалось рукой подать.
Он нанес мне сильнейший удар, угодив точно в повязку, так тщательно
наложенную престарелым врачом, и у меня сразу перехватило дыхание и
исчезло всякое желание сопротивляться. Я, правда, попытался угрожать ему
ножом для разрезания бумаг, но он отмахнулся от него, как от назойливой
мухи, при этом чуть не размозжив мою кисть о бюро, где хранилась наша
картотека. Энсо был страшен и не столько ввел меня в шок ударами, сколько
подавил своим присутствием. Рукоятка пистолета опустилась на мою голову,
затем на больное плечо, и моя дальнейшая судьба перестала меня
интересовать.
- Где Алессандро?! - проорал он в двух сантиметрах от моего уха.
Мое обмякшее тело повалилось на стол. Глаза закрылись. Еще немного, и мне
не удалось бы справиться с нахлынувшей на меня болью.
- Проезжает лошадь, - еле ворочая языком, ответил я. - Где же еще?
Проезжает лошадь.
- Ты его похитил! - закричал он. - Ты скажешь мне, где он! Ты мне
скажешь.., или я переломаю тебе все кости! По одной!
- Он ускакал верхом на лошади, - сказал я.
- Нет! - выкрикнул Энсо. - Я ему запретил!
- Он.., верхом...
- На какой лошади?
- Какое это имеет значение?
- На какой лошади?! - проревел он прямо в мое ухо.
- На Счастливчике Линдсее, - сказал я. Как будто это имело значение. Я
оттолкнулся от стола, сел прямо и открыл глаза. Лицо Энсо маячило всего в
нескольких дюймах от моего лица, и в глазах его я прочел свой смертный
приговор.
Пистолет медленно поднялся и остановился на уровне моей груди. Я молча
ждал.
- Останови его, - сказал Энсо. - Верни обратно.
- Не могу.
- Ты должен. Верни его или я убью тебя!
- Он ускакал двадцать минут назад.
- Верни его! - произнес он хриплым, высоким и почему-то испуганным
голосом. Только теперь я заметил, что ярость его неожиданно улеглась, а
лицо приняло страдальческое выражение. Вместо ненависти - страх. В черных
глазах неподвижно застыла тоска.
- Что вы наделали? - спросил я, с трудом выговаривая слова.
- Верни его! - повторил Энсо, видимо считая, что одним криком добьется
желаемого. - Верни его! - Он поднял пистолет, но в его движениях не было
прежней уверенности.
- Не могу, - просто ответил я. - Что бы вы ни сделали, это не в моих силах.
- Его убьют! - Голос Энсо сорвался на дикий крик. - Мой сын.., моего сына
убьют! - Он замахал руками, и тело его непроизвольно задергалось в
конвульсиях. - Томми Хойлэйк... Газеты писали, что сегодня утром на этой
лошади поскачет Томми Хойлэйк...
Я пододвинулся на краешек стула, потверже уперся в пол и неуклюже поднялся
на ноги. Энсо не сделал попытки отпихнуть меня. Он был слишком поглощен
ужасной картиной, открывшейся перед его взором.
- Томми Хойлэйк!... На Счастливчике Линдсее скачет Томми Хойлэйк!
- Нет, - грубо ответил я. - Алессандро.
- Томми Хойлэйк!.. Хойлэйк!.. Должен быть Томми! Должен!.. - Глаза Энсо
стали закатываться, голос срывался.
Я поднял руку и отвесил Энсо звонкую пощечину.
Рот его остался открытым, но он мгновенно умолк, как будто его выключили.
На скулах Энсо заходили желваки. Кадык, не останавливаясь, совершал
глотательные движения. Я не дал ему времени опомниться.
- Вы решили убить Томми Хойлэйка? Он молчал.
- Как?
Он молчал. Я ударил его еще раз, вложив в пощечину все оставшиеся силы. Их
было не так уж много.
- Как?
- Карло.., и Кэл. - Энсо почти не было слышно. "Лошади на Пустоши, -
подумал я. - Томми скачет на Счастливчике Линдсее. Карло знает всех
лошадей в манеже, потому что он наблюдал за ними изо дня в день и может
отличить Счастливчика Линдсея от другой лошади с первого взгляда. И
Кэл..." Только сейчас я понял, что должен чувствовать Энсо. С Кэлом был
его "Ли Энсфилд ЗОЗ".
- Где они? - спросил я.
- Я.., не.., знаю...
- Вам придется найти их.
- Они.., прячутся...
- Найдите их, - сказал я. - Немедленно. Это ваш единственный шанс. Это -
единственный шанс Алессандро. Найдите их, прежде чем они убьют его.., вы,
поганый, мерзкий убийца!
Как слепой, Энсо обошел, спотыкаясь, вокруг стола и направился к двери.
Все еще не выпуская из рук пистолета, он наткнулся на простенок, и,
ударившись, отпрянул в сторону. Энсо выпрямился, выбежал через дверь и на
трясущихся ногах затрусил к темно-красному "Мерседесу". Ему удалось
завести мотор только с третьей попытки. Машина, вихляя, описала дугу и с
ревом помчалась по дороге на Бэри Роуд.
Поганый убийца... Я вышел из конторы и свернул в манеж.
Бежать я не мог. После того что он сделал с моим плечом, даже идти было
трудно. Тупой, ублюдочный, поганый, мерзкий убийца...
Прошло двадцать минут, как Алессандро ускакал на Счастливчике Линдсее
вместе с остальными наездниками. Двадцать минут... Они уже давно в
Уотерхолле. В самом конце скаковой дорожки. Начинают проездку...
"К черту, - подумал я. - Почему бы мне просто не лечь в постель и не
подождать, пока все закончится так или иначе. Если Энсо убьет своего
драгоценного сына, так этому маньяку и надо".
Я пошел быстрее. Через первые двойные ворота - в малый манеж. Через вторые
двойные ворота - в паддок. Вышел на Пустошь. Свернул налево.
"Только бы вернулся Ланкет, - подумал я. - Только бы вернулся. Он должен
быть подседлан и в узде, должен быть подготовлен к скачкам". И он
вернулся. Ланкет шел вдоль капитальной изгороди, его вел в поводу один из
наших самых неопытных учеников, которого Этти послала обратно, из-за
полной невозможности использовать его в проездке.
- Помогите мне снять камзол, - сказал я, не давая ученику опомниться.
Он только удивленно посмотрел на меня - обслуживающий персонал тренерских
конюшен моего отца никогда не обсуждал приказаний. Ученик помог мне снять
камзол. Сестрой милосердия ему работать явно не следовало. Я велел ему
заодно скинуть перевязь, на которой висела моя рука: иначе управлять
лошадью было бы практически невозможно.
- А теперь - подсадите меня. Он молча повиновался.
- Спасибо, - сказал я. - Возвращайтесь в конюшни. Ланкета я приведу позже.
- Да, сэр, - ответил он.
Я пустил Ланкета тротом по рабочей дорожке. Медленно. Слишком медленно.
Нарушив правила, перешел на кентер. Я чувствовал себя ужасно. Свернул к
полю у Заповедного Холма, где проездка категорически воспрещалась в
течение ближайших двух недель, и поскакал к перекрестку дорог.
С тем же успехом можно было перейти на галоп. Пять фарлонгов.., еще три..,
тут лошадей разрешалось только прогуливать... Пересекая шоссе, я до смерти
напугал нескольких автомобилистов.
В Уотерхолле было слишком много лошадей. С расстояния в полмили мне никак
не удавалось различить, где проводит проездку Этти. Но теперь я знал, что
еще не поздно. Мирный, спокойный утренний пейзаж не омрачала группа людей,
столпившихся вокруг окровавленного трупа.
Я гнал Ланкета галопом. Всего два дня назад он провел тяжелые скачки, и
мне не следовало заставлять его растрачивать силы.., но Ланкет скакал с
удовольствием, а я.., я загонял его.
Технически очень трудно управлять лошадью, когда твои плечи стягивают два
тугих резиновых кольца, не говоря уже о том плачевном состоянии, в котором
я находился. Я хорошо помнил те жуткие истории о жокеях стипль-чеза,
которые со сломанной ключицей принимали участие в скачках. Ненормальные.
Кому это было нужно?
Я увидел Этти и несколько наших лошадей.
Я увидел Алессандро на Счастливчике Линдсее.
Однако было слишком далеко, чтобы попытаться до них докричаться, даже если
бы я был в состоянии кричать. Они скакали впереди меня, и ни один не
обернулся.
Алессандро послал Счастливчика Линдсея кентером, и жеребец вместе с двумя
другими лошадьми помчался вперед, переходя на галоп.
Примерно в миле от них зеленел кустарник, за ним начинался невысокий лес.
Карло и Кэл...
Я поскакал галопом прямо через поле, где разрешается только кентер.
Бешеные крики и ругань наездников со всех сторон меня не смущали. Я
надеялся, у Ланкета хватит ума не налететь на другую лошадь, - моей
единственной, поглотившей все мои чувства, все мое существо мыслью было
догнать Алессандро прежде, чем это успеет сделать пуля.
Только одна миля.., бесконечная миля. Ланкет начал уставать.., затрачивал
на бег все больше усилий.., стал спотыкаться.., потеряет форму на
несколько месяцев... Я требовал от Ланкета невозможного, последних сил..,
и он благородно отдавал их.
Я выбрал не правильный угол... Ланкет скакал все медленнее.., он не
успеет... Алессандро промчится мимо... Я взял чуть правее, покачнулся в
седле.., чуть не выпустил поводьев из левой руки.., хорошо бы взяться
правой за гриву.., и только бы не упасть, ведь осталось совсем немного.
Кусты и деревья впереди - где-то там спрятались Кэл и Карло.., если Энсо
не знает точного места, он ни за что не найдет их. Не будут же они ждать
на виду у всех. Кэлу придется лечь на землю в любом случае, иначе можно
промахнуться. У "Ли Энсфилда" очень точный прицел, если стрелять лежа и с
упора, и слишком велика отдача, когда стоишь.
Энсо не найдет. Разве что увидит "Мерседес" Алессандро. Но и тогда он не
обнаружит Карло и Кэла до тех пор, пока не услышит выстрела.., и никто,
кроме Энсо, не сможет их найти - все столпятся вокруг Алессандро...
Алессандро - в коричневом свитере и голубой рубашке, совсем как у Томми
Хойлэйка, с огромной дырой в груди.
Карло и Кэл знают Алессандро.., они хорошо его знают.., но они уверены,
что он послушался отца и остался в гостинице.., а жокеи очень похожи друг
на друга, в особенности издалека, в особенности на скачущей лошади...
"Алессандро, - подумал я, - мчащийся галопом сквозь золотой майский день
навстречу своей гибели".
Я не мог заставить Ланкета скакать быстрее. Не знаю, что сказать о его
дыхании, но сам я жадно хватал ртом воздух. Это походило на рыдания. Мне
действительно лучше было остаться дома.
Я взял еще чуть правее и пришпорил Ланкета. Очень слабо пришпорил. В
скорости он не прибавил.
Счастливчик Линдсей вошел в поворот перед той самой прямой, в конце
которой ждали Карло и Кэл... Кэл не сможет промахнуться в скачущего прямо
на него всадника.., проще мишени и быть не может.
"Они наверняка меня видят, - подумал я. - Но если Кэл взял Алессандро на
мушку и видит в прицел его коричневый свитер и низко склоненную черную
голову, он может не обратить на меня внимания.., мало ли кто еще скачет
галопом по полю".
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:10
Ланкет по своей собственной воле повернул к Счастливчику Линдсею и стал
его нагонять.., прирожденный рысак - даже на исходе сил, он упрямо рвался
вперед, чтобы стать первым.
Десять ярдов, десять футов.., почти вплотную...
Алессандро скакал на два корпуса впереди лошадей, с которыми начал
проездку. На два корпуса впереди, и совершенно один.
Ланкет догнал Счастливчика Линдсея сбоку, под углом, и резко вскинул
голову, чтобы избежать столкновения... Алессандро повернулся, глядя на
меня с изумлением.., я хотел крикнуть, чтобы он прыгал с лошади и лежал
смирно, пока его отец не найдет Карло с Кэлом... Но произошло
непредвиденное.
Ланкет поднялся на дыбы и сбросил меня прямо на Счастливчика Линдсея, а я,
обхватив Алессандро одной рукой за плечи, вместе с ним упал на траву.
Ланкет тоже упал и улегся у наших ног, потому что храбрый, быстрый,
упорный Ланкет больше никуда не мог скакать. Шея скакуна была разорвана
пополам, и его кровь, вместе с жизнью, вытекала на ярко-зеленое поле.
Алессандро попытался освободиться из моих объятий и встать на ноги.
- Лежите спокойно! - свирепо прикрикнул я. - Делайте, что вам говорят!
- Мне больно, - ответил он.
- Не смешите меня.
- Но у меня действительно болит нога!
- Если вы встанете, у вас будет дырка в сердце!
- Вы сошли с ума!
- Посмотрите на Ланкета... Как вы думаете, что с ним? Может, он улегся
ради забавы? - Я не мог да и не пытался сдержать своей горечи. - Это -
дело рук Кэла и его проклятого ружья. Они собирались убить Томми Хойлэйка,
а вместо него на Счастливчике Линдсее оказались вы, и они не смогли вас
отличить, так что радуйтесь.., но если вы встанете, второй раз они не
промахнутся.
Алессандро лежал спокойно. Не в состоянии вымолвить ни слова, даже не
шевелясь.
Я перекатился по полю в сторону и засунул в рот кулак: никогда не думал,
что может быть так больно. Сломанная ключица раздирала мое плечо.
Вокруг нас начали раздаваться голоса. Когда кольцо потрясенных зрителей
сомкнулось, я позволил Алессандро подняться, но он лишь встал на колени
перед Ланкетом, пачкая брюки и свитер в крови.
- Ланкет, - произнес он безнадежным голосом, в котором слышалось дыхание
смерти. Алессандро смотрел, как мне помогают встать, и отчаяние на его
лице нельзя было передать словами. - Зачем? - спросил он. - Зачем он это
сделал?
Я не ответил ему. К чему? Он сам прекрасно все знал.
- Я ненавижу его! - сказал Алессандро.
Нам начали задавать вопросы, но ни я, ни Алессандро не стали отвечать.
Неподалеку раздался еще один громкий хлопок, который ни с чем нельзя было
спутать. Половина присутствующих, и я вместе с ними, невольно бросились на
землю, но пуля давно бы нашла мишень, будь она направлена в нашу сторону.
Один выстрел, следом за ним - тишина. Эхо быстро замерло, прокатившись над
Уотерхоллом, но навсегда осталось в памяти Алессандро.
Глава 16
Энсо нашел Карло и Кэла в кустах, неподалеку от могилы мальчика.
Мы тоже их там нашли, но прежде вышли на дорогу, остановили легковую
машину и попросили шофера отвезти Этти в Ньюмаркет. Этти, тут же
примчавшаяся на место происшествия, сначала была твердо убеждена, впрочем,
как и все остальные, что в результате случайного выстрела произошел
несчастный случай. Преступная халатность в обращении с огнестрельным
оружием.
Однако я увидел сомнение на ее лице, когда она поняла, что я прискакал на
Ланкете, а не приехал в "Лендровере". Но я спокойно попросил ее
отправиться в Ньюмаркет и позвонить в агентство по перевозке лошадиных
трупов, а затем вернуться обратно. Она отослала Энди заканчивать
тренировку и укатила на первом же остановившемся автомобиле.
Ошеломленный Алессандро вышел на дорогу и застыл в трех шагах от меня. Он
держал под уздцы Счастливчика Линдсея.
- Что мне делать? - спросил Алессандро тихим, безнадежным голосом. Вид у
него был безжизненный, лицо - каменное. Я не успел ответить, потому что мы
неожиданно услышали чей-то голос.
Кто-то звал нас, но слова были неразборчивы.
Вздрогнув от неожиданности, я пошел по дороге, свернул к кустам и там
обнаружил всех троих: Энсо, Карло и Кэла.
Позвал нас Кэл. Больше было некому. Карло лежал на спине, раскинув руки и
удивленно раскрыв глаза, почти запекшаяся кровь темнела вокруг пулевого
отверстия в центре его лба.
У Кэла пятно крови расплывалось на груди, постепенно становясь все больше
и больше. Он дышал быстро и часто и, кажется, израсходовал последние силы,
позвав нас на помощь. "Ли Энсфилд" лежал поперек его коленей. Рука Кэла
конвульсивно дернулась, пытаясь стиснуть приклад, но пальцы тут же
разжались.
А Энсо... Кэл выстрелил в Энсо с шести футов. С такого расстояния даже не
пуля, а ударная волна проделала в Энсо отверстие величиной с тарелку.
Ударная сила отшвырнула Энсо к дереву. Там он и сидел, склонив голову на
грудь и все еще держа пистолет с глушителем в руке. Его спина была прижата
к высокому стволу, а на зияющую дыру в животе нельзя было смотреть без
содрогания.
Я не услышал, как подошел Алессандро, иначе я постарался бы не допустить
его до подобного зрелища. Рядом со мной раздался стон, и, резко
повернувшись, я увидел перекошенное лицо Алессандро, покрытое каплями пота.
При появлении Алессандро Кэла, должно быть, охватил суеверный ужас.
- Ты... - сказал он. - Ты.., мертв...
Алессандро уставился на него непонимающим взглядом. Он был в шоке и не мог
произнести ни единого слова.
Глаза у Кэла широко открылись, и голос стал явственней от теперь уже
бессильной злобы:
- Он сказал.., я тебя убил. Убил его сына. Он.., сошел с ума. Он сказал..,
я должен был знать, что это - ты. - Кэл закашлялся, и нижняя губа его
окрасилась кровью.
- Вы стреляли в Алессандро, - ответил я, - но попали в лошадь.
- Он застрелил Карло, - сказал Кэл слабеющим голосом, - и выстрелил в
меня.., но я не остался в долгу.., сукин сын.., он.., сошел с ума...
Кэл умолк. Помочь ему было невозможно, и вскоре он скончался.
Кэл умер на том самом месте, где поджидал Томми Хойлэйка. Когда я встал на
колени, чтобы пощупать его пульс, и посмотрел сквозь ветви кустарника, я
ясно увидел картину, открывавшуюся его взору: залитое солнцем поле и
дорожка, по которой прямо на него скакали галопом лошади. Ланкет темным
пятном выделялся на траве в трехстах ярдах от кустов, а несколько жеребцов
на дальнем конце поля плавно поворачивали в мою сторону.
Для снайпера - очень легкий выстрел. Кэл даже не воспользовался
телескопическим прицелом. При стрельбе с такого расстояния из "Ли
Энсфилда" это было необязательно. В какое бы место Кэл ни попал - в
туловище или в голову - результат был бы один и тот же. Я вздохнул.
Воспользуйся он телескопическим прицелом, сразу бы понял, что стреляет в
Алессандро.
Я поднялся на ноги. Неуклюже, с трудом, и уже жалея, что становился на
колени.
Алессандро не упал в обморок. Его не вытошнило. Лицо его уже обсохло от
пота, и он, не отрываясь, все смотрел на своего отца. Когда я подошел к
Алессандро, он повернулся и попытался что-то сказать. После двух-трех
попыток ему это удалось.
Голос его стал другим: нервным, хриплым. Лучшую эпитафию, чем
произнесенная им фраза, трудно было придумать:
- Он дал мне все.
* * *
Мы вернулись на дорогу к тому самому месту, где Алессандро привязал к
забору Счастливчика Линдсея. Жеребец стоял совершенно спокойно, сунув
морду в зеленую траву.
Ни я, ни Алессандро не произнесли ни единого слова. Этти примчалась в
"Лендровере", и я тут же заставил ее развернуться и отвезти меня в город.
- Я скоро вернусь, - пообещал я Алессандро, но он молча смотрел куда-то
вдаль невидящими глазами, ослепшими от того, что им пришлось увидеть
несколько минут назад.
Вернулся я вместе с полицией. Этти осталась в Роули Лодж присматривать за
конюшнями, потому что, хоть это звучало невероятно, сегодняшний день
оставался днем скачек на приз в две тысячи гиней, и нам следовало
позаботиться об Архангеле. Кроме того, в городе я заглянул к врачу, прошел
без очереди, вызвав шквал разъяренных взглядов, и после перевязки
почувствовал себя немного лучше.
Почти все утро я провел на перекрестке дорог. Отвечал на одни вопросы и не
отвечал на другие. Алессандро слушал, как я объясняю очень высокому чину
полиции, прибывшему из Кембриджа, что Энсо казался мне неуравновешенным.
Полицейский врач крайне скептически отнесся к мнению такого дилетанта, как
я.
- Как вы это определили? - грубо спросил он. Я помолчал, обдумывая ответ.
- Сделайте анализ на бледную спирохету, - предложил я.
Глаза врача изумленно расширились, и он тут же исчез в кустах.
Полицейские очень тактично отнеслись к Алессандро. Его посадили на обочину
дороги на чей-то разостланный плащ, а несколько позже врач решил сделать
ему успокаивающий укол.
Алессандро не хотел никаких инъекций. На его возражение никто не обратил
внимания. Когда игла вошла в мышцу его руки, я увидел, что Алессандро
смотрит на меня не отрываясь. Он знал, что сейчас я вспоминаю и себя, и
Карло, и Лунного Камня, и Индиго, и Холста. Вспоминаю слишком много
инъекций. Слишком много смертей.
После укола Алессандро не уснул; скорее, впал в еще большее оцепенение.
Полиция решила, что ему следует отправиться в "Форбэри Инн" и лечь спать,
и его тут же вежливо препроводили в машину.
Проходя мимо меня, он на мгновение остановился. В его глубоко запавших
глазах и на сером изможденном лице появился благоговейный трепет.
- Взгляните на цветы, - сказал он. - На могиле мальчика.
Когда машина уехала, я подошел к плащу, на котором сидел Алессандро. Это
было совсем недалеко от небольшого могильного холмика.
По краям холмика росли бледно-желтые туберозы и голубые незабудки, а в
центре бурно распускались анютины глазки. Бархатные анютины глазки, черные
в лучах послеполуденного солнца.
Наверное, все же я был циником, так как мне тут же пришло в голову, что
Алессандро посадил их сам.
* * *
Когда Архангел и Томми Хойлэйк выиграли приз в две тысячи гиней, Энсо
покоился в морге, а Алессандро спал у себя в номере.
Оба Ривера рассчитывали совсем на другое.
Весь день я находился в подавленном настроении, хотя причин для этого не
было. Борьба с Энсо не отнимала больше моих сил, но я никак не мог
привыкнуть к тому, что он перестал оказывать влияние на мои поступки.
Только сейчас я понял, как сильно Энсо владел всеми моими помыслами.
По идее я должен был испытывать облегчение - конюшням ничто теперь не
угрожает, - но как ни странно, мое состояние продолжало оставаться
угнетенным.
Банкир, владелец Архангела, был вне себя от счастья. Стоя в загоне для
расседлывания скакунов-победителей, он сиял, как солнце, и дрожащим
голосом шутил с репортерами.
- Прекрасно, мой мальчик, просто прекрасно, - сказал он, обращаясь ко мне,
Томми Хойлэйку и Архангелу одновременно. Банкир был готов заключить нас
всех в свои объятия. - А теперь - дерби, а?
- А теперь - дерби. - Я кивнул и подумал, что к этому времени мой отец
вернется в Роули Лодж.
На следующий день я поехал навестить отца. Он выглядел еще более
непреклонным, чем всегда, так как газеты напечатали статьи об убийствах на
скаковом поле. В том, что это произошло, отец винил только меня. Благодаря
этому происшествию ему не пришлось приносить поздравления по случаю победы
Архангела.
- Тебе ни в коем случае не следовало брать учеником этого Алессандро.
- Ты прав, - сказал я.
- В Жокей-клубе будут недовольны.
- Да.
- Этот человек был просто сумасшедшим.
- В какой-то степени.
- Просто маньяком, если решил посадить своего сына на Архангела, убив
Томми Хойлэйка.
Мне надо было что-то сказать в полиции, и я подкинул им эту версию.
Полиция осталась довольна.
- Одержимый, - согласился я.
- Неужели ты ничего на замечал? Несуразностей, отклонений от нормы?
- Пожалуй, замечал, - дипломатично ответил я.
- В таком случае, ты уж, наверное, мог разобраться с ним раньше.
- Я разобрался.., со временем.
- Недостаточно толково, - проворчал отец.
- Да, - терпеливо сказал я и подумал, что единственным человеком, который
толково и окончательно разобрался с Энсо, был Кэл.
- Что у тебя с рукой?
- Сломал ключицу.
- Не повезло.
Отец посмотрел на свою подвешенную ногу и еле удержался от высказывания,
что ключица просто ерунда по сравнению с его несчастьями. Ну что ж, он был
прав.
его нагонять.., прирожденный рысак - даже на исходе сил, он упрямо рвался
вперед, чтобы стать первым.
Десять ярдов, десять футов.., почти вплотную...
Алессандро скакал на два корпуса впереди лошадей, с которыми начал
проездку. На два корпуса впереди, и совершенно один.
Ланкет догнал Счастливчика Линдсея сбоку, под углом, и резко вскинул
голову, чтобы избежать столкновения... Алессандро повернулся, глядя на
меня с изумлением.., я хотел крикнуть, чтобы он прыгал с лошади и лежал
смирно, пока его отец не найдет Карло с Кэлом... Но произошло
непредвиденное.
Ланкет поднялся на дыбы и сбросил меня прямо на Счастливчика Линдсея, а я,
обхватив Алессандро одной рукой за плечи, вместе с ним упал на траву.
Ланкет тоже упал и улегся у наших ног, потому что храбрый, быстрый,
упорный Ланкет больше никуда не мог скакать. Шея скакуна была разорвана
пополам, и его кровь, вместе с жизнью, вытекала на ярко-зеленое поле.
Алессандро попытался освободиться из моих объятий и встать на ноги.
- Лежите спокойно! - свирепо прикрикнул я. - Делайте, что вам говорят!
- Мне больно, - ответил он.
- Не смешите меня.
- Но у меня действительно болит нога!
- Если вы встанете, у вас будет дырка в сердце!
- Вы сошли с ума!
- Посмотрите на Ланкета... Как вы думаете, что с ним? Может, он улегся
ради забавы? - Я не мог да и не пытался сдержать своей горечи. - Это -
дело рук Кэла и его проклятого ружья. Они собирались убить Томми Хойлэйка,
а вместо него на Счастливчике Линдсее оказались вы, и они не смогли вас
отличить, так что радуйтесь.., но если вы встанете, второй раз они не
промахнутся.
Алессандро лежал спокойно. Не в состоянии вымолвить ни слова, даже не
шевелясь.
Я перекатился по полю в сторону и засунул в рот кулак: никогда не думал,
что может быть так больно. Сломанная ключица раздирала мое плечо.
Вокруг нас начали раздаваться голоса. Когда кольцо потрясенных зрителей
сомкнулось, я позволил Алессандро подняться, но он лишь встал на колени
перед Ланкетом, пачкая брюки и свитер в крови.
- Ланкет, - произнес он безнадежным голосом, в котором слышалось дыхание
смерти. Алессандро смотрел, как мне помогают встать, и отчаяние на его
лице нельзя было передать словами. - Зачем? - спросил он. - Зачем он это
сделал?
Я не ответил ему. К чему? Он сам прекрасно все знал.
- Я ненавижу его! - сказал Алессандро.
Нам начали задавать вопросы, но ни я, ни Алессандро не стали отвечать.
Неподалеку раздался еще один громкий хлопок, который ни с чем нельзя было
спутать. Половина присутствующих, и я вместе с ними, невольно бросились на
землю, но пуля давно бы нашла мишень, будь она направлена в нашу сторону.
Один выстрел, следом за ним - тишина. Эхо быстро замерло, прокатившись над
Уотерхоллом, но навсегда осталось в памяти Алессандро.
Глава 16
Энсо нашел Карло и Кэла в кустах, неподалеку от могилы мальчика.
Мы тоже их там нашли, но прежде вышли на дорогу, остановили легковую
машину и попросили шофера отвезти Этти в Ньюмаркет. Этти, тут же
примчавшаяся на место происшествия, сначала была твердо убеждена, впрочем,
как и все остальные, что в результате случайного выстрела произошел
несчастный случай. Преступная халатность в обращении с огнестрельным
оружием.
Однако я увидел сомнение на ее лице, когда она поняла, что я прискакал на
Ланкете, а не приехал в "Лендровере". Но я спокойно попросил ее
отправиться в Ньюмаркет и позвонить в агентство по перевозке лошадиных
трупов, а затем вернуться обратно. Она отослала Энди заканчивать
тренировку и укатила на первом же остановившемся автомобиле.
Ошеломленный Алессандро вышел на дорогу и застыл в трех шагах от меня. Он
держал под уздцы Счастливчика Линдсея.
- Что мне делать? - спросил Алессандро тихим, безнадежным голосом. Вид у
него был безжизненный, лицо - каменное. Я не успел ответить, потому что мы
неожиданно услышали чей-то голос.
Кто-то звал нас, но слова были неразборчивы.
Вздрогнув от неожиданности, я пошел по дороге, свернул к кустам и там
обнаружил всех троих: Энсо, Карло и Кэла.
Позвал нас Кэл. Больше было некому. Карло лежал на спине, раскинув руки и
удивленно раскрыв глаза, почти запекшаяся кровь темнела вокруг пулевого
отверстия в центре его лба.
У Кэла пятно крови расплывалось на груди, постепенно становясь все больше
и больше. Он дышал быстро и часто и, кажется, израсходовал последние силы,
позвав нас на помощь. "Ли Энсфилд" лежал поперек его коленей. Рука Кэла
конвульсивно дернулась, пытаясь стиснуть приклад, но пальцы тут же
разжались.
А Энсо... Кэл выстрелил в Энсо с шести футов. С такого расстояния даже не
пуля, а ударная волна проделала в Энсо отверстие величиной с тарелку.
Ударная сила отшвырнула Энсо к дереву. Там он и сидел, склонив голову на
грудь и все еще держа пистолет с глушителем в руке. Его спина была прижата
к высокому стволу, а на зияющую дыру в животе нельзя было смотреть без
содрогания.
Я не услышал, как подошел Алессандро, иначе я постарался бы не допустить
его до подобного зрелища. Рядом со мной раздался стон, и, резко
повернувшись, я увидел перекошенное лицо Алессандро, покрытое каплями пота.
При появлении Алессандро Кэла, должно быть, охватил суеверный ужас.
- Ты... - сказал он. - Ты.., мертв...
Алессандро уставился на него непонимающим взглядом. Он был в шоке и не мог
произнести ни единого слова.
Глаза у Кэла широко открылись, и голос стал явственней от теперь уже
бессильной злобы:
- Он сказал.., я тебя убил. Убил его сына. Он.., сошел с ума. Он сказал..,
я должен был знать, что это - ты. - Кэл закашлялся, и нижняя губа его
окрасилась кровью.
- Вы стреляли в Алессандро, - ответил я, - но попали в лошадь.
- Он застрелил Карло, - сказал Кэл слабеющим голосом, - и выстрелил в
меня.., но я не остался в долгу.., сукин сын.., он.., сошел с ума...
Кэл умолк. Помочь ему было невозможно, и вскоре он скончался.
Кэл умер на том самом месте, где поджидал Томми Хойлэйка. Когда я встал на
колени, чтобы пощупать его пульс, и посмотрел сквозь ветви кустарника, я
ясно увидел картину, открывавшуюся его взору: залитое солнцем поле и
дорожка, по которой прямо на него скакали галопом лошади. Ланкет темным
пятном выделялся на траве в трехстах ярдах от кустов, а несколько жеребцов
на дальнем конце поля плавно поворачивали в мою сторону.
Для снайпера - очень легкий выстрел. Кэл даже не воспользовался
телескопическим прицелом. При стрельбе с такого расстояния из "Ли
Энсфилда" это было необязательно. В какое бы место Кэл ни попал - в
туловище или в голову - результат был бы один и тот же. Я вздохнул.
Воспользуйся он телескопическим прицелом, сразу бы понял, что стреляет в
Алессандро.
Я поднялся на ноги. Неуклюже, с трудом, и уже жалея, что становился на
колени.
Алессандро не упал в обморок. Его не вытошнило. Лицо его уже обсохло от
пота, и он, не отрываясь, все смотрел на своего отца. Когда я подошел к
Алессандро, он повернулся и попытался что-то сказать. После двух-трех
попыток ему это удалось.
Голос его стал другим: нервным, хриплым. Лучшую эпитафию, чем
произнесенная им фраза, трудно было придумать:
- Он дал мне все.
* * *
Мы вернулись на дорогу к тому самому месту, где Алессандро привязал к
забору Счастливчика Линдсея. Жеребец стоял совершенно спокойно, сунув
морду в зеленую траву.
Ни я, ни Алессандро не произнесли ни единого слова. Этти примчалась в
"Лендровере", и я тут же заставил ее развернуться и отвезти меня в город.
- Я скоро вернусь, - пообещал я Алессандро, но он молча смотрел куда-то
вдаль невидящими глазами, ослепшими от того, что им пришлось увидеть
несколько минут назад.
Вернулся я вместе с полицией. Этти осталась в Роули Лодж присматривать за
конюшнями, потому что, хоть это звучало невероятно, сегодняшний день
оставался днем скачек на приз в две тысячи гиней, и нам следовало
позаботиться об Архангеле. Кроме того, в городе я заглянул к врачу, прошел
без очереди, вызвав шквал разъяренных взглядов, и после перевязки
почувствовал себя немного лучше.
Почти все утро я провел на перекрестке дорог. Отвечал на одни вопросы и не
отвечал на другие. Алессандро слушал, как я объясняю очень высокому чину
полиции, прибывшему из Кембриджа, что Энсо казался мне неуравновешенным.
Полицейский врач крайне скептически отнесся к мнению такого дилетанта, как
я.
- Как вы это определили? - грубо спросил он. Я помолчал, обдумывая ответ.
- Сделайте анализ на бледную спирохету, - предложил я.
Глаза врача изумленно расширились, и он тут же исчез в кустах.
Полицейские очень тактично отнеслись к Алессандро. Его посадили на обочину
дороги на чей-то разостланный плащ, а несколько позже врач решил сделать
ему успокаивающий укол.
Алессандро не хотел никаких инъекций. На его возражение никто не обратил
внимания. Когда игла вошла в мышцу его руки, я увидел, что Алессандро
смотрит на меня не отрываясь. Он знал, что сейчас я вспоминаю и себя, и
Карло, и Лунного Камня, и Индиго, и Холста. Вспоминаю слишком много
инъекций. Слишком много смертей.
После укола Алессандро не уснул; скорее, впал в еще большее оцепенение.
Полиция решила, что ему следует отправиться в "Форбэри Инн" и лечь спать,
и его тут же вежливо препроводили в машину.
Проходя мимо меня, он на мгновение остановился. В его глубоко запавших
глазах и на сером изможденном лице появился благоговейный трепет.
- Взгляните на цветы, - сказал он. - На могиле мальчика.
Когда машина уехала, я подошел к плащу, на котором сидел Алессандро. Это
было совсем недалеко от небольшого могильного холмика.
По краям холмика росли бледно-желтые туберозы и голубые незабудки, а в
центре бурно распускались анютины глазки. Бархатные анютины глазки, черные
в лучах послеполуденного солнца.
Наверное, все же я был циником, так как мне тут же пришло в голову, что
Алессандро посадил их сам.
* * *
Когда Архангел и Томми Хойлэйк выиграли приз в две тысячи гиней, Энсо
покоился в морге, а Алессандро спал у себя в номере.
Оба Ривера рассчитывали совсем на другое.
Весь день я находился в подавленном настроении, хотя причин для этого не
было. Борьба с Энсо не отнимала больше моих сил, но я никак не мог
привыкнуть к тому, что он перестал оказывать влияние на мои поступки.
Только сейчас я понял, как сильно Энсо владел всеми моими помыслами.
По идее я должен был испытывать облегчение - конюшням ничто теперь не
угрожает, - но как ни странно, мое состояние продолжало оставаться
угнетенным.
Банкир, владелец Архангела, был вне себя от счастья. Стоя в загоне для
расседлывания скакунов-победителей, он сиял, как солнце, и дрожащим
голосом шутил с репортерами.
- Прекрасно, мой мальчик, просто прекрасно, - сказал он, обращаясь ко мне,
Томми Хойлэйку и Архангелу одновременно. Банкир был готов заключить нас
всех в свои объятия. - А теперь - дерби, а?
- А теперь - дерби. - Я кивнул и подумал, что к этому времени мой отец
вернется в Роули Лодж.
На следующий день я поехал навестить отца. Он выглядел еще более
непреклонным, чем всегда, так как газеты напечатали статьи об убийствах на
скаковом поле. В том, что это произошло, отец винил только меня. Благодаря
этому происшествию ему не пришлось приносить поздравления по случаю победы
Архангела.
- Тебе ни в коем случае не следовало брать учеником этого Алессандро.
- Ты прав, - сказал я.
- В Жокей-клубе будут недовольны.
- Да.
- Этот человек был просто сумасшедшим.
- В какой-то степени.
- Просто маньяком, если решил посадить своего сына на Архангела, убив
Томми Хойлэйка.
Мне надо было что-то сказать в полиции, и я подкинул им эту версию.
Полиция осталась довольна.
- Одержимый, - согласился я.
- Неужели ты ничего на замечал? Несуразностей, отклонений от нормы?
- Пожалуй, замечал, - дипломатично ответил я.
- В таком случае, ты уж, наверное, мог разобраться с ним раньше.
- Я разобрался.., со временем.
- Недостаточно толково, - проворчал отец.
- Да, - терпеливо сказал я и подумал, что единственным человеком, который
толково и окончательно разобрался с Энсо, был Кэл.
- Что у тебя с рукой?
- Сломал ключицу.
- Не повезло.
Отец посмотрел на свою подвешенную ногу и еле удержался от высказывания,
что ключица просто ерунда по сравнению с его несчастьями. Ну что ж, он был
прав.
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Молния » 30 мар 2006, 15:11
- Когда ты выйдешь? - спросил я.
Отец посмотрел на меня, как кот на сметану.
- Возможно, скорее, чем ты думаешь. - В голосе его проскользнула едва
заметная угрожающая нотка.
- Неужели ты считаешь, я доволен тем, что ты лежишь в больнице? - возразил
я, не выдержав.
Отец вздрогнул от неожиданности и слегка смутился.
- Нет.., э-э-э.., говорят, что скоро.
- Чем скорее, тем лучше, - сказал я, стараясь быть искренним.
- Архангела больше не тренируй. Я видел в скаковом календаре заявки,
которые ты подал, не проконсультировавшись со мной. Больше так не делай. Я
вполне способен решать, в каких скачках должны участвовать мои лошади.
- Как хочешь, - спокойно ответил я и понял, что теперь у меня не было
причин вмешиваться в его планы. Эта мысль, на удивление, не доставила мне
никакого удовольствия.
- Скажи Этти, что я очень доволен тем, как она подготовила Архангела.
- Уже сказал, - ответил я. Уголки его рта опустились.
- Передай это от моего имени.
- Хорошо, - сказал я.
В наших с ним отношениях так ничего и не изменилось. Я уже уходил из дома,
когда мне исполнилось шестнадцать лет, уйду и сейчас. Не могу же я, в
самом деле, оставаться в конюшнях его помощником, даже если он попросит
меня об этом.
"Он дал мне все", - заявил Алессандро о своем отце. Я мог сказать, что мой
дал мне не очень много. Но я никогда не чувствовал, подобно Алессандро, ни
любви, ни ненависти к своему отцу. Я.., был равнодушен.
- А теперь - уходи, - сказал отец. - Но сначала найди сиделку. Мне
необходимо судно. Иногда она не приносит его по полчаса, даже после
звонка. А мне нужно сейчас, немедленно.
Шофер такси, которое я взял в Ньюмаркете, не возражал против поездки в
Хэмпстед.
- Подождете несколько часов? - спросил я, выходя на тротуар возле своего
дома.
- Пожалуйста. Может, найду кафе, открытое по воскресеньям, где можно
выпить чашку чая. - И с этими словами таксист укатил. Оптимист.
Джилли сообщила мне, что похудела на три фунта и покрасила стены ванной
комнаты в бледно-зеленый цвет.
- Пополнил свою коллекцию синяков? - спросила она, критически оглядывая
меня с головы до ног.
- Ты очень наблюдательна.
- Старый глупый пень.
- Да.
- Хочешь чаю?
- Нет, благодарю, - вежливо ответил я. - Не стану я пить чай, раз ты даже
не желаешь мне посочувствовать.
Она засмеялась.
- Сломанное плечо - это конец твоих мытарств, - спросила она, - или самое
интересное еще впереди?
- Надеюсь, конец, - небрежно ответил я и рассказал ей, почти ничего не
скрывая, то, что со мной приключилось.
- А твой дорогой отец знает?
- Боже упаси, - сказал я.
- Но ведь он все равно узнает, когда Алессандро дисквалифицируют. И тогда
поймет, чем он тебе обязан.
- Я не хочу, чтобы он понимал, - ответил я. - Он только станет еще больше
меня презирать.
- Хороший у тебя отец.
- Какой есть.
- Об Энсо ты того же мнения?
- Принцип тот же. - Я улыбнулся.
- Ты - псих, Нейл Гриффон. На столь веский аргумент мне нечего было
возразить.
- Когда он выходит из больницы? - спросила Джилли.
- Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии,
и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.
- А ты что будешь делать?
- Не знаю, - ответил я. - Но у нас есть целые три недели, опасности
никакой, так что.., хочешь приехать в Роули Лодж?
- Видишь ли... - сказала она.
Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
- Дело твое.
Нет, что ты. Я приеду в среду., Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем
войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным
солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь;
распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми
шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие
вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в
денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.
Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету.
Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с
Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые
клички лошадей в газетных сообщениях.
Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа
тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я
не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не
вернусь к Расселу Арлетти.
Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и
фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на
меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком
легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще
принесет своему банкиру победу в дерби.
Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил
телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот
раз звонили из больницы.
- Нам очень жаль, - несколько раз повторил голос на другом конце
телефонного провода. - Очень жаль. Очень жаль.
- Но он не мог умереть, - растерянно сказал я. - Он прекрасно себя
чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя
чувствовал.
- Это случилось сразу же после вашего ухода, - сказали мне. - Через
полчаса.
- Но почему? - Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. - У
него ведь была сломана нога.., и кость уже срослась.
Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.
- Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, - вызывающе сказал я. -
Требовал судно.
- Ах, да. Конечно, - с профессиональным сочувствием произнес высокий
мужской голос. - Типичный.., гм-м.., симптом легочной эмболии. Требовал
судно.., очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер
очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.
- Что такое, - спросил я, чувствуя нереальность происходящего, - легочная
эмболия?
- Сгусток крови, - немедленно ответил он. - Тромб. К сожалению, часто
встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом
вашего отца.., гм-м.., это ужасно, ужасно, но часто встречается.., к
сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон.
Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.
- Я верю.
"Но ведь это невозможно, - подумал я. - Он не мог умереть. Я разговаривал
с ним сегодня утром..."
Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.
Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из
Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.
В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной
владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.
Говорил и говорил.
Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и
спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. "А подруга Сузи, -
сообщила она, - доложила, что Алессандро не выходил из номера с той
субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не
разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи
сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было
своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его
освободить помещение".
- Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и
что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.
- Будет сделано, - ответила Маргарет и тут же позвонила в "Форбэри Инн".
Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно
отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик
Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на
Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.
В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более.
"Энсо недавно прибыл в Англию, - объяснил я, - и вбил себе в голову, что
его сын должен участвовать в скачках на Архангеле". У них не было причин
мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.
Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими
распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.
Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я
остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать
своих лошадей.
- Это правда? - спросила она. - Вы действительно останетесь?
- Положение-то безвыходное, - сказал я. Но оба мы улыбались.
- Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону
Бредону. - Я не стал ее разочаровывать. - Я рада, - сказала она. -
Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер,
но мне больше нравится работать с вами.
Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо
работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не
выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца
Архангела.
Когда она ушла, я позвонил своим поверенным в Лондон и попросил возвратить
мне конверт, который велел вскрыть в случае моей смерти. Затем я проглотил
несколько таблеток кодеина, подождал, пока боль хоть немного утихнет, и с
пяти до шести тридцати совершал вместе с Этти вечерний обход конюшен.
Мы прошли мимо пустого денника Ланкета.
- Черт бы побрал этого Алекса, - сказала Этти, но как-то рассеянно. Для
нее все осталось в прошлом. Только предстоящие скачки имели значение. Она
рассказала мне о своих планах на будущее. Четко, разумно, убедительно. Я
оставался в Роули Лодж тренером, и ей не надо было привыкать к новым
порядкам.
Я оставил ее наблюдать за вечерним кормлением лошадей и пошел домой.
Что-то заставило меня посмотреть в сторону подъезда. Не двигаясь, почти
сливаясь со стволами деревьев, там стоял Алессандро. Я неторопливо пошел
через манеж ему навстречу.
Переживания состарили Алессандро до такой степени, что сейчас он выглядел
скорее на сорок, чем на восемнадцать. От него остались кожа да кости, а в
черных глазах застыло выражение отчаяния.
- Я пришел, - проговорил он. - Мне надо... Вы говорили вначале, что мне
причитается половина денег за скачки.., можно мне.., получить их?
- Да, - сказал я. - Конечно. Алессандро сглотнул слюну.
- Простите, что я пришел. Но я должен был прийти.., попросить у вас денег.
- Я могу рассчитаться с вами сейчас же, - ответил я. - Пройдемте в контору.
Я чуть повернулся, приглашая его следовать за собой, но Алессандро остался
стоять на месте.
- Нет.., не могу.
- В таком случае я отправлю деньги в "Форбэри Инн", - предложил я. Он
кивнул.
- Спасибо.
- Вы решили, что будете делать дальше? - спросил я. Лицо Алессандро еще
больше омрачилось.
- Нет. - В нем явно происходила какая-то борьба. Собравшись с духом, он
крепко стиснул зубы и задал вопрос, который нестерпимо его мучил:
- Когда меня дисквалифицируют?
Как сказала Джилли, Нейл Гриффон был психом.
- Вас не дисквалифицируют, - сказал я. - Сегодня утром я имел разговор в
Жокей-клубе. Я объяснил, что вас не следует лишать права из-за того, что
ваш отец сошел с ума, и со мной согласились. Вам, конечно, может быть не
очень приятно, что я сделал упор на сумасшествие, но ничего другого мне не
оставалось.
- Но... - растерянно произнес он, - разве вы не рассказали о лунном Камне,
Индиго.., своем плече?
- Нет.
- Я не понимаю, почему?
- Не вижу смысла мстить вам за то, что сделал ваш отец.
- Но.., он сделал это.., в самом начале.., потому что я попросил.
- Алессандро, - сказал я. - Как вы думаете, много существует на свете
отцов, которые поступили бы подобным образом? Если бы их сыновья вдруг
заявили, что хотят участвовать в дерби на Архангеле, кто из них стал бы
убивать, чтобы выполнить эту просьбу?
Алессандро надолго задумался.
- Значит, он был сумасшедшим. Действительно сумасшедшим, - произнес он.
Лицо его опять помрачнело.
- Он был болен, - ответил я. - Он заболел после вашего рождения, и болезнь
затронула его мозг.
- Тогда я.., не...
- Нет, - сказал я. - Это не наследственное. Вы так же нормальны, как все.
И ваш разум в ваших руках.
- В моих руках, - невнятно повторил он. Напряженная работа мысли
отразилась на лице Алессандро, а я молчал, чтобы не мешать ему, и
терпеливо ждал, потому что дальнейшая судьба Алессандро зависела сейчас от
его ответа.
- Я хочу быть жокеем, - еле слышно произнес он. - Хорошим жокеем. Я
перевел дыхание.
- Вы можете участвовать в скачках повсюду, - сказал я. - В любой точке
земного шара.
Алессандро напряженно посмотрел на меня, и на лице его не появилось былого
высокомерия. Он совсем не походил на того мальчика, который пришел ко мне
три месяца тому назад, да он больше им и не был. Чтобы победить отца, я
изменил жизнь сына. Я изменил и его самого: сперва - чтобы обезопасить
себя, потом - потому что в Алессандро было слишком много хорошего, и за
него стоило побороться.
- Если хотите, можете остаться в Роули Лодж, - резко сказал я.
Что-то сломалось в нем: так лопается туго натянутая струна. Невероятно,
но, когда Алессандро отвернулся, я мог бы поклясться, что в глазах его
стояли слезы.
Он сделал несколько шагов вперед и остановился.
- Ну? - спросил я.
Алессандро отвернулся. Слезы ушли обратно в слезные железы, как часто
бывает у молодых.
- Кем? - с опаской спросил он, предчувствуя подвох.
- Жокеем наших конюшен, - сказал я. - Вторым после Томми.
Он сделал еще несколько шагов по дорожке на негнущихся ногах.
- Вернитесь, - позвал я. - Вы сможете прийти завтра?
Алессандро оглянулся.
- Я буду к утренней проездке. Еще три пружинящих шага.
- Ни в коем случае! - крикнул я. - Как следует выспитесь, хорошенько
позавтракайте и приходите не раньше одиннадцати. Мы улетаем в Честер.
- Честер? - изумленно воскликнул он и, повернувшись, попятился, удалившись
еще на пару шагов.
- Резвое Копыто! - закричал я. - Слышали когда-нибудь о таком?
- Да! - закричал он в ответ и, не в силах удержаться от смеха, вновь
повернулся и побежал по дорожке, подпрыгивая, как шестилетний мальчишка.
Отец посмотрел на меня, как кот на сметану.
- Возможно, скорее, чем ты думаешь. - В голосе его проскользнула едва
заметная угрожающая нотка.
- Неужели ты считаешь, я доволен тем, что ты лежишь в больнице? - возразил
я, не выдержав.
Отец вздрогнул от неожиданности и слегка смутился.
- Нет.., э-э-э.., говорят, что скоро.
- Чем скорее, тем лучше, - сказал я, стараясь быть искренним.
- Архангела больше не тренируй. Я видел в скаковом календаре заявки,
которые ты подал, не проконсультировавшись со мной. Больше так не делай. Я
вполне способен решать, в каких скачках должны участвовать мои лошади.
- Как хочешь, - спокойно ответил я и понял, что теперь у меня не было
причин вмешиваться в его планы. Эта мысль, на удивление, не доставила мне
никакого удовольствия.
- Скажи Этти, что я очень доволен тем, как она подготовила Архангела.
- Уже сказал, - ответил я. Уголки его рта опустились.
- Передай это от моего имени.
- Хорошо, - сказал я.
В наших с ним отношениях так ничего и не изменилось. Я уже уходил из дома,
когда мне исполнилось шестнадцать лет, уйду и сейчас. Не могу же я, в
самом деле, оставаться в конюшнях его помощником, даже если он попросит
меня об этом.
"Он дал мне все", - заявил Алессандро о своем отце. Я мог сказать, что мой
дал мне не очень много. Но я никогда не чувствовал, подобно Алессандро, ни
любви, ни ненависти к своему отцу. Я.., был равнодушен.
- А теперь - уходи, - сказал отец. - Но сначала найди сиделку. Мне
необходимо судно. Иногда она не приносит его по полчаса, даже после
звонка. А мне нужно сейчас, немедленно.
Шофер такси, которое я взял в Ньюмаркете, не возражал против поездки в
Хэмпстед.
- Подождете несколько часов? - спросил я, выходя на тротуар возле своего
дома.
- Пожалуйста. Может, найду кафе, открытое по воскресеньям, где можно
выпить чашку чая. - И с этими словами таксист укатил. Оптимист.
Джилли сообщила мне, что похудела на три фунта и покрасила стены ванной
комнаты в бледно-зеленый цвет.
- Пополнил свою коллекцию синяков? - спросила она, критически оглядывая
меня с головы до ног.
- Ты очень наблюдательна.
- Старый глупый пень.
- Да.
- Хочешь чаю?
- Нет, благодарю, - вежливо ответил я. - Не стану я пить чай, раз ты даже
не желаешь мне посочувствовать.
Она засмеялась.
- Сломанное плечо - это конец твоих мытарств, - спросила она, - или самое
интересное еще впереди?
- Надеюсь, конец, - небрежно ответил я и рассказал ей, почти ничего не
скрывая, то, что со мной приключилось.
- А твой дорогой отец знает?
- Боже упаси, - сказал я.
- Но ведь он все равно узнает, когда Алессандро дисквалифицируют. И тогда
поймет, чем он тебе обязан.
- Я не хочу, чтобы он понимал, - ответил я. - Он только станет еще больше
меня презирать.
- Хороший у тебя отец.
- Какой есть.
- Об Энсо ты того же мнения?
- Принцип тот же. - Я улыбнулся.
- Ты - псих, Нейл Гриффон. На столь веский аргумент мне нечего было
возразить.
- Когда он выходит из больницы? - спросила Джилли.
- Точно не знаю. Надеется скоро встать. Потом неделя-другая физиотерапии,
и ему выдадут костыли. Он думает вернуться домой до скачек в дерби.
- А ты что будешь делать?
- Не знаю, - ответил я. - Но у нас есть целые три недели, опасности
никакой, так что.., хочешь приехать в Роули Лодж?
- Видишь ли... - сказала она.
Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
- Дело твое.
Нет, что ты. Я приеду в среду., Вернувшись в Ньюмаркет, я, прежде чем
войти в дом, обошел манеж. Мирный пейзаж, освещаемый мягким закатным
солнцем перед вечерними сумерками. Золотистые кирпичи, теплые на ощупь;
распустившиеся цветы на кустах, а за зелеными свежевыкрашенными дверьми
шесть миллионов фунтов стерлингов, в полной безопасности уплетающие
вечернюю порцию овса. Тишина во всех конюшнях, рысаки-победители в
денниках, атмосфера благополучия и вечного спокойствия.
Скоро меня здесь не будет, и память об Энсо и Алессандро канет в Лету.
Когда вернется отец, прошедшие три месяца покажутся странным сном. Отец с
Этти и Маргарет займутся обыденными делами, а я буду узнавать знакомые
клички лошадей в газетных сообщениях.
Я еще не знал, что буду делать. Мне, конечно, очень полюбилась работа
тренера, может быть, я решусь открыть свои собственные скаковые конюшни. Я
не хочу заниматься антиквариатом и теперь уже совершенно определенно не
вернусь к Расселу Арлетти.
Я подошел к Архангелу, которого больше не охраняли агенты, собаки и
фотоэлементы. Гнедой жеребец поднял голову от кормушки и вопросительно на
меня посмотрел. По нему было видно, что скачки дались ему не слишком
легко, но жеребец выглядел здоровым и сильным, и вполне вероятно, он еще
принесет своему банкиру победу в дерби.
Вздохнув, я сделал шаг к двери и вдруг услышал, как в конторе зазвонил
телефон. Владельцы часто беспокоили меня воскресными вечерами, но на этот
раз звонили из больницы.
- Нам очень жаль, - несколько раз повторил голос на другом конце
телефонного провода. - Очень жаль. Очень жаль.
- Но он не мог умереть, - растерянно сказал я. - Он прекрасно себя
чувствовал сегодня утром. Я был у него сегодня, и он прекрасно себя
чувствовал.
- Это случилось сразу же после вашего ухода, - сказали мне. - Через
полчаса.
- Но почему? - Смысл сказанного никак не укладывался в моей голове. - У
него ведь была сломана нога.., и кость уже срослась.
Может быть, я хочу поговорить с лечащим врачом, спросили меня. Да, хочу.
- Он прекрасно себя чувствовал, когда я уходил, - вызывающе сказал я. -
Требовал судно.
- Ах, да. Конечно, - с профессиональным сочувствием произнес высокий
мужской голос. - Типичный.., гм-м.., симптом легочной эмболии. Требовал
судно.., очень типично. Но не сомневайтесь, мистер Гриффон, ваш отец умер
очень быстро. Не мучался. В течение нескольких секунд. Да.
- Что такое, - спросил я, чувствуя нереальность происходящего, - легочная
эмболия?
- Сгусток крови, - немедленно ответил он. - Тромб. К сожалению, часто
встречается у пожилых людей, надолго прикованных к постели. А перелом
вашего отца.., гм-м.., это ужасно, ужасно, но часто встречается.., к
сожалению. Смерть из-за угла, как говорится. Но быстро, мистер Гриффон.
Очень быстро. Поверьте, мы ничего не могли сделать.
- Я верю.
"Но ведь это невозможно, - подумал я. - Он не мог умереть. Я разговаривал
с ним сегодня утром..."
Больница ждет моих указаний, мягко напомнили мне.
Я невнятно пробормотал, что пошлю кого-нибудь из Ньюмаркета. Гробовщика из
Ньюмаркета, чтобы он отвез тело домой.
В понедельник я говорил не умолкая. В полиции. В Жокей-клубе. С дюжиной
владельцев, которые звонили и спрашивали, что будет с их лошадьми.
Говорил и говорил.
Маргарет справилась с дополнительной нагрузкой так же хладнокровно и
спокойно, как решила дело с Сузи и ее подругой. "А подруга Сузи, -
сообщила она, - доложила, что Алессандро не выходил из номера с той
субботы, когда полиция его туда доставила. Он ничего не ел, ни с кем не
разговаривал и всем отвечал, чтобы его оставили в покое. Мама подруги Сузи
сказала, что ей это все равно, но так как у Алессандро никогда не было
своих денег, а счет оплачен только по субботу, они хотели попросить его
освободить помещение".
- Передайте маме подруги Сузи, что у Алессандро есть деньги в Роули Лодж и
что в Швейцарии он будет очень богатым человеком.
- Будет сделано, - ответила Маргарет и тут же позвонила в "Форбэри Инн".
Этти взяла на себя руководство утренней и вечерней проездкой и заодно
отправила несколько лошадей на скачки в Бат. Вместе с лошадьми уехал Вик
Янг и, вернувшись, долго ругал ученика, скакавшего вместо Алессандро на
Пуллитцере, утверждая, что он не стоит ломаного гроша.
В полиции я рассказал все, что произошло в субботу утром, и ничего более.
"Энсо недавно прибыл в Англию, - объяснил я, - и вбил себе в голову, что
его сын должен участвовать в скачках на Архангеле". У них не было причин
мне не верить, а я не видел смысла говорить всю правду.
Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими
распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.
Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я
остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать
своих лошадей.
- Это правда? - спросила она. - Вы действительно останетесь?
- Положение-то безвыходное, - сказал я. Но оба мы улыбались.
- Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону
Бредону. - Я не стал ее разочаровывать. - Я рада, - сказала она. -
Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер,
но мне больше нравится работать с вами.
Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо
работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не
выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца
Архангела.
Когда она ушла, я позвонил своим поверенным в Лондон и попросил возвратить
мне конверт, который велел вскрыть в случае моей смерти. Затем я проглотил
несколько таблеток кодеина, подождал, пока боль хоть немного утихнет, и с
пяти до шести тридцати совершал вместе с Этти вечерний обход конюшен.
Мы прошли мимо пустого денника Ланкета.
- Черт бы побрал этого Алекса, - сказала Этти, но как-то рассеянно. Для
нее все осталось в прошлом. Только предстоящие скачки имели значение. Она
рассказала мне о своих планах на будущее. Четко, разумно, убедительно. Я
оставался в Роули Лодж тренером, и ей не надо было привыкать к новым
порядкам.
Я оставил ее наблюдать за вечерним кормлением лошадей и пошел домой.
Что-то заставило меня посмотреть в сторону подъезда. Не двигаясь, почти
сливаясь со стволами деревьев, там стоял Алессандро. Я неторопливо пошел
через манеж ему навстречу.
Переживания состарили Алессандро до такой степени, что сейчас он выглядел
скорее на сорок, чем на восемнадцать. От него остались кожа да кости, а в
черных глазах застыло выражение отчаяния.
- Я пришел, - проговорил он. - Мне надо... Вы говорили вначале, что мне
причитается половина денег за скачки.., можно мне.., получить их?
- Да, - сказал я. - Конечно. Алессандро сглотнул слюну.
- Простите, что я пришел. Но я должен был прийти.., попросить у вас денег.
- Я могу рассчитаться с вами сейчас же, - ответил я. - Пройдемте в контору.
Я чуть повернулся, приглашая его следовать за собой, но Алессандро остался
стоять на месте.
- Нет.., не могу.
- В таком случае я отправлю деньги в "Форбэри Инн", - предложил я. Он
кивнул.
- Спасибо.
- Вы решили, что будете делать дальше? - спросил я. Лицо Алессандро еще
больше омрачилось.
- Нет. - В нем явно происходила какая-то борьба. Собравшись с духом, он
крепко стиснул зубы и задал вопрос, который нестерпимо его мучил:
- Когда меня дисквалифицируют?
Как сказала Джилли, Нейл Гриффон был психом.
- Вас не дисквалифицируют, - сказал я. - Сегодня утром я имел разговор в
Жокей-клубе. Я объяснил, что вас не следует лишать права из-за того, что
ваш отец сошел с ума, и со мной согласились. Вам, конечно, может быть не
очень приятно, что я сделал упор на сумасшествие, но ничего другого мне не
оставалось.
- Но... - растерянно произнес он, - разве вы не рассказали о лунном Камне,
Индиго.., своем плече?
- Нет.
- Я не понимаю, почему?
- Не вижу смысла мстить вам за то, что сделал ваш отец.
- Но.., он сделал это.., в самом начале.., потому что я попросил.
- Алессандро, - сказал я. - Как вы думаете, много существует на свете
отцов, которые поступили бы подобным образом? Если бы их сыновья вдруг
заявили, что хотят участвовать в дерби на Архангеле, кто из них стал бы
убивать, чтобы выполнить эту просьбу?
Алессандро надолго задумался.
- Значит, он был сумасшедшим. Действительно сумасшедшим, - произнес он.
Лицо его опять помрачнело.
- Он был болен, - ответил я. - Он заболел после вашего рождения, и болезнь
затронула его мозг.
- Тогда я.., не...
- Нет, - сказал я. - Это не наследственное. Вы так же нормальны, как все.
И ваш разум в ваших руках.
- В моих руках, - невнятно повторил он. Напряженная работа мысли
отразилась на лице Алессандро, а я молчал, чтобы не мешать ему, и
терпеливо ждал, потому что дальнейшая судьба Алессандро зависела сейчас от
его ответа.
- Я хочу быть жокеем, - еле слышно произнес он. - Хорошим жокеем. Я
перевел дыхание.
- Вы можете участвовать в скачках повсюду, - сказал я. - В любой точке
земного шара.
Алессандро напряженно посмотрел на меня, и на лице его не появилось былого
высокомерия. Он совсем не походил на того мальчика, который пришел ко мне
три месяца тому назад, да он больше им и не был. Чтобы победить отца, я
изменил жизнь сына. Я изменил и его самого: сперва - чтобы обезопасить
себя, потом - потому что в Алессандро было слишком много хорошего, и за
него стоило побороться.
- Если хотите, можете остаться в Роули Лодж, - резко сказал я.
Что-то сломалось в нем: так лопается туго натянутая струна. Невероятно,
но, когда Алессандро отвернулся, я мог бы поклясться, что в глазах его
стояли слезы.
Он сделал несколько шагов вперед и остановился.
- Ну? - спросил я.
Алессандро отвернулся. Слезы ушли обратно в слезные железы, как часто
бывает у молодых.
- Кем? - с опаской спросил он, предчувствуя подвох.
- Жокеем наших конюшен, - сказал я. - Вторым после Томми.
Он сделал еще несколько шагов по дорожке на негнущихся ногах.
- Вернитесь, - позвал я. - Вы сможете прийти завтра?
Алессандро оглянулся.
- Я буду к утренней проездке. Еще три пружинящих шага.
- Ни в коем случае! - крикнул я. - Как следует выспитесь, хорошенько
позавтракайте и приходите не раньше одиннадцати. Мы улетаем в Честер.
- Честер? - изумленно воскликнул он и, повернувшись, попятился, удалившись
еще на пару шагов.
- Резвое Копыто! - закричал я. - Слышали когда-нибудь о таком?
- Да! - закричал он в ответ и, не в силах удержаться от смеха, вновь
повернулся и побежал по дорожке, подпрыгивая, как шестилетний мальчишка.
Жизнь-игра, задумана хреново, но графика обалденная!
- Молния
- Games moder
- Сообщения: 5098
- Зарегистрирован: 27 апр 2005, 14:42
- Откуда: Н.Новгород
Сообщений: 27
• Страница 2 из 2 • 1, 2
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 21
Информация
Наша команда • Часовой пояс: UTC + 4 часа
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group