Похождения Золотого жеребца

[Gold Unicorn]

Глава 1, вступительная.

Посетители конноспортивной базы одного из провинциальных сельскохозяйственных ВУЗов прошлой осенью часто видели высокого, довольно худого жеребца золотисто-буланой масти, который в гордом одиночестве разгуливал в леваде. На вопрос, что это за лошадь и откуда, бригадир конюхов, улыбаясь до ушей, отвечал, что этого красавчика ребята-конюхи поймали возле конюшни, приблудился, мол. И такой вредный, почти никого к себе не подпускает. Впрочем, пусть он сам расскажет эту историю.

Странные люди. Они думали, что меня поймали. Я сам поймался. В этих краях уже скоро выпадет снег, я решил, что в конюшне стоять зимой лучше, чем удирать от волков по сугробам. Человек, от которого воняло невозможно, накинул мне на шею ремешок и повёл. Я беспокоился, что он передумает, потому до конюшни шёл нормально, покорно. Рядом с конюшней можно уже и показать, кто здесь хозяин, всё равно там они меня уже не бросят. Ужасный запах! Такой запах издаёт жидкость, которую люди то ли используют для своих железных машин, то ли пьют по незнанию. Вот вы пробовали когда-нибудь рожь и горькие ивовые ветки? Рожь я не пробовал, не могу заставить себя есть эту отраву, а ивовые ветки жевал когда-то. Если всё это перемешать, да ещё добавить горький дым, то получится то, что ел или пил этот человек, раз у него изо рта так воняло. Может быть, из-за этого запаха я не сразу учуял, что из конюшни выгоняли табун кобыл и жеребят. Эх, сейчас осень, все кобылы уже покрыты, так что мне надо не про них мечтать, а думать, как поесть сегодня овса... Только чего-то так сердце громко забилось и к мозгам начинает подступать туман... Я мотнул головой. Человек дёрнул ремешок и что-то крикнул дурным голосом. Сейчас бы вырваться, треснуть по башке этого болвана, убежать туда, откуда слышался топот лёгких копыт! А дальше что? Надо ведь попасть на конюшню. Ладно, я ещё до ваших кобыл доберусь! Человек вновь потянул ремешок, похлопал меня ладонью по плечу. Я вздохнул и покорно пошёл следом.

Глава 2

Поймавший этого жеребца конюх, да и остальные люди не знали, откуда он взялся. Высказывались разные версии, и, в конце концов, решили, что если лошадь заблудилась или была украдена, а затем брошена, то хозяин рано или поздно объявится. Только хозяин этой лошади никак не находился, да и не мог найтись.

Когда конюшня была уже совсем близко, и мои копыта застучали по асфальтовой дороге, сразу несколько голосов окликнули меня. Ага, в основном это молодые жеребцы. Я прокричал им своё приветствие, добавив в конце полсловечка для кобыл, которые уже разбрелись по пастбищу и должны меня отсюда услышать. Что ж, пусть погадают, кто это у них на конюшне объявился.

Когда мы миновали изгородь из жердей, ко мне подбежали ещё двое людей и попытались надеть мне на морду какую-то дрянь.

Глава 3

В ответ снаружи послышалось негромкое ржание. Я кинулся к окошку. Стены, решётки, люди - всё стало вдруг таким мелким и незначительным! Там, за окошком была кобыла, это её голос я услышал. Стройная, тёмно-рыжей масти, невысокая, но очень изящная, задние копыта белые, а хвост - просто обалдеть можно!

Вот даже сейчас, когда я вспоминаю это, сердце то забьётся, то вдруг замрёт, а тогда...

Она взглянула на меня, прямо в глаза. Я вдруг вспомнил холодные одинокие ночи, когда снилась мне именно такая кобыла, вспомнил дни, когда мечтал её повстречать. Неужели это она? Я хотел что-то сказать, но не мог. Наверное, вид у меня был весьма глупый.

- А что это ты делаешь в моём деннике? - спросила кобыла. Эти слова словно ударили меня в нос. Я втянул в себя воздух с запахами. Да, похоже, это она! То, что в денник принадлежал кобыле, я понял сразу, как только вошел в него; вообще вся эта часть конюшни предназначалась для кобыл, но так как они паслись, то все денники были пусты. Запах любой лошади индивидуален, вы, может быть, это и не знаете, но запах составляет большую часть имени лошади, только того имени, что дано нам Природой, а не людьми, хотя я часто пользуюсь и придуманными человеком именами. Ну ещё чего! Я слегка приподнялся на задних ногах и плавным, но быстрым движением вырвал из рук человека ремешок, потом толкнул плечом того, что был ближе и побежал вокруг конюшни, впитывая запахи и звуки, стараясь побольше узнать о тех, кто здесь живёт и о себе информацию оставить. Однако люди кинулись за мной. У одного из них в руках оказался длинный кнут. О-о! Эта штука мне знакома! Вещь опасная, бьёт больно, но главное - ОЧЕНЬ ГРОМКО И СТРАШНО ХЛОПАЕТ!

Лёгкой рысцой я бегал вдоль конюшни, следом носились люди, крича и размахивая руками. Под ногами с противным тявканьем вертелась собачонка, когда она мне надоела, я отправил её задним левым копытом в крапиву. Из окон конюшни за всей этой кутерьмой с неподдельным интересом наблюдали несколько жеребцов, а те, кому не было видно, переспрашивали остальных.

Комментировал мои действия высокий тёмно-гнедой жеребец с длинной белой отметиной на морде:

- Вон туда, туда, за канаву, там они этого Золотого не поймают! Нет, теперь обратно, на задней ноге крутанулся и через кусты... Ага, теперь ему наперерез бежит человек!

Гнедой просунул морду сквозь решётку к самому стеклу:

- Эй, Золотой! Слышишь, тебя сейчас в угол загонят, уходи, уходи вправо!!! Эх, ну зачем же ты нашу собачку обидел! Нечестно, я сам хотел с ней разобраться!..

Я, конечно, видел человека, поджидавшего меня на углу, и собирался проскочить мимо, но тут двуногий взмахнул кнутом и... эхо оглушительного хлопка прокатилось над конюшней. И вовсе я не испугался. Просто я очень не люблю громких и резких звуков. Я развернулся и вбежал в ворота конюшни под торжествующие вопли людей. Слева в первом деннике крутился волчком маленький и жутко косматый жеребец лет трёх.

- Ну, если бы я вырвался, я бы им устроил, я бы им показал! - твердил он, взвизгивая и сверкая бешеным глазом из-под длинной чёлки.

А почему бы и нет? Я точным ударом сбил с его двери засов. Давай, гуляй!

Коротышка выскочил в проход и бросился под ноги людям. Я толкнул стоявшие рядом лопаты и вёдра. Поднялся страшный грохот, будто вся земля перевернулась. Я мчался по проходу конюшни, но в ту часть, где были остальные жеребцы, я попасть не успел. Внезапно потемнело, хлопнула воротина, закрывая путь к свободе. Я ринулся в другой проход, но это был тупик! За ушами похолодело. Всё, конец вольной жизни! Я остановился, пытаясь успокоить дыхание и выскакивающее из груди сердце. Где-то за стенкой слышались крики людей, гонявшихся за мелким бесом из крайнего денника, и возгласы жеребцов, которым сегодня явно везло на зрелища, но мне было уже не до веселья. Я огляделся. Темно. Спереди и сзади тяжёлые ворота. Пахло крысами, дёгтем и сеном. Я почему-то почувствовал страшный голод.

Глава 4

Но приближаться ко мне рыжая кобыла решительно отказалась.

- Искра, ты что? - воскликнула женщина, пытавшаяся затащить кобылу в денник. Тут она обернулась, увидела меня и ахнула, выпустив повод из рук. Искра - так, значит, называли её люди, - отошла от денника, но продолжала на меня внимательно смотреть. Её хозяйка тоже посмотрела на меня.

- Эй! ты кто такой? - спросила она, дотронувшись до моей шеи.

Какая маленькая ладонь. "Почему-то"! Когда я в последний раз поел досыта? За стеной снова послышался тоненький голос косматого чертёнка, которого водворили на место. Потом скрипнули ворота, послышались человеческие шаги, вошли трое. Один из них что-то выговаривал остальным, те молчали. Я услышал металлический звон и почуял дивный хлебный запах. У этого человека было ведро с отрубями! Он подошёл к тамбуру, в котором меня заперли и, чуть приоткрыв ворота, поднёс к щели ведро. Я потянулся носом. Ох, как вкусно пахнет! Но запустить морду в ведро мне не дали, вместо этого человек протянул мне сухарик. Вот сейчас я вспоминаю и думаю, что никогда бы так дёшево не купился, а тогда я мог думать только о еде. Какая там свобода, какие, к чёрту, кобылы! Кусочек, крошечку еды, которую так вкусно умеют делать эти двуногие! Я съел сухарик, но от этого муки голода стали ещё сильнее! А в руках человека появился другой, ещё более вкусный кусочек. Я совершенно сдался. Вышел в проход и покорно пошёл за человеком, в руках которого была ЕДА! Человек зашёл в денник, я за ним, он высыпал часть отрубей в кормушку, я накинулся на еду, а он что-то тихо сказал, повернулся и вышел. Только лязг железного засова привёл меня в чувство. Я бросил есть. Толстые железные прутья отгородили меня от остального мира, простора полей, прохлады ночных туманов и звёздной россыпи росы на траве. Неужели я никогда больше этого не увижу? К горлу подступил комок. Я подошёл к окошку. Кусочек неба с отблеском заката - вот и всё, что мне осталось от огромного мира. Да неужели я сам этого добивался?! От досады я громко закричал. Просто так, не ожидая ответа. Но мне ответили...

Глава 5

Ух, как же много на сегодня событий! Только я это подумал, как откуда-то сверху на мою шею упала прочная верёвка, человек затянул петлю, и мне стало трудно дышать. Я прыгнул в сторону, дёрнул верёвку, но она только больней врезалась в шею, и в ушах застучала кровь. Потом, когда в глазах уже начал розоветь какой-то туман, на морду мне надели недоуздок, пахнущий дёгтем и конями. Вот теперь меня поймали по-настоящему. Ещё вчера я бы вырвался любой ценой, даже ценой своей жизни бестолковой. Но сейчас уж очень жить хотелось. И чтоб наступил завтрашний день, чтоб ещё хоть раз увидеть рыжую кобылу. Я решил не сопротивляться; вроде бы люди убивать меня не собираются, может даже ещё и покормят. Поэтому я покорно поплёлся туда, куда меня вели. А повели они меня через двор в совершенно другое помещение, какой-то маленький сарай, в котором сильно пахло коровой. Действительно, за дощатой перегородкой находился пёстрый телёнок, который, увидев людей, что-то мыкнул им в след. В углу было навалено много сена, которое я стал не спеша жевать. Меня ничто так не успокаивает, как еда. Мне хотелось отдохнуть от всего произошедшего, и я сам не заметил, как заснул. Странный сон мне снился. Будто бы со всех сторон в темноте вспыхивали красные и желтые огни, какие-то люди бегали в разные стороны, совершенно меня не замечая, железные машины с горящими глазами носились в ночи. Потом снилось ещё что-то, совершенно мне непонятное, и только когда я услышал хлопанье бича и топот табуна по дороге, я очнулся. Всё стало на свои места, я снова находился в сарайчике на заднем дворе, а кобыл загоняли в денники. Несколько жеребцов приветствовали восторженными криками своих соседок по конюшне. Мне что-то расхотелось кричать, чтобы опять не услышать в ответ "вольный" или "свободный" жеребец. Да, я не на воле. И жалею об этом. Какие там к чёрту кобылы, какой там к чёрту хлеб и овёс! Свобода - вот что мне нужно больше всего на свете!.. Я вздохнул. Как же мне хотелось туда, наружу, прочь из этих вонючих стен! В конюшне было слышно журчание воды, звон вёдер, хлопанье дверей денников: поили лошадей. Потом я услышал овсяный хруст, прерываемый протяжным чиханием, когда в нос уж очень пыль лезет; звук этот люди называют фырканьем. Красные лучи осеннего солнца перестали пробиваться сквозь дощатую дверь, близилась ночь под потолком сарайчика вспыхнул светло-жёлтый огонь.

Телёнок заскакал, шурша подстилкой, затем остановился возле дверцы и стал требовать еду настойчивым голосом. Вскоре действительно послышались шаги и тихое поскрипывание тяжёлых вёдер. В сарай вошёл человек, вылил в кормушку телёнку тёплое пойло, потом поставил мне ведро с водой. Пока я пил, человек давал телёнку сена, то есть из моего угла перенёс часть к нему в загородку. Потом забрал вёдра и ушёл, хлопнув ветхой дверкой. Если он так и дальше хлопать будет, то двери этой надолго не хватит - развалится, вон и так еле держится. Через некоторое время свет потух. Стало быть овса мне не полагается, да ладно, я и тем, что довелось сегодня поесть, доволен. Стало совсем темно, бездонным омутом опрокинулось в вышине темное осеннее небо, в котором плавали диковинные рыбы - звёзды. Из конюшни доносились шаги людей и хлопанье двери. Потом послышались пронзительные звуки, которые люди очень любят. Исходит этот шум обычно из небольших, совершенно неодушевлённых предметов, а несколько раз я слышал, как такой звук шёл из железного зверя, в котором люди ездят. Всё это наводит на мысль об искусственном происхождении "музыки" - так это называют люди. А предметы, её издающие, чем-то сродни железным машинам. Может, я и ошибаюсь, но чего только человек не выдумает! На дороге послышались голоса людей. Опять заскрипели ворота, люди бегали, кричали, гоготали дурными голосами. Я различал несколько мужских голосов и несколько женских. Даже до моего сарая доходил невозможный запах горького дыма, который очень любят вдыхать люди, особенно увлекаются этим женщины. Дым этот образуется от тления сушёных листьев какого-то растения, которое здесь у нас не растёт, во всяком случае, мне оно не попадалось. А его должно быть, если судить по количеству потребляемого людьми дыма, не меньше, чем картошки на полях. Вопли, музыка и дым мне не нравились. Очевидно, обитатели конюшни тоже от этого не в восторге, но лошадям свойственно быстро привыкать как к хорошему, так и к плохому. Я тоже постарался не обращать внимания на всё это и решил поваляться и поспать, пока есть такая возможность и подстилка.

Глава 6

Ах, душистое сено! Какие сны ты навеваешь тому, кто прилёг на тебя поспать! Сон мне не запомнился, помню только, что снилось что-то очень яркое, радостное и доброе, как детство. А детства своего я почему-то не помню, только вот такое доброе и светлое ощущение осталось, а событий, образов никаких нет, как после сна. Не знаю, почему. Этих "почему" слишком много, когда вопрос касается моей памяти, моего прошлого. Иногда мне казалось, что я когда-то давно уже бывал здесь, ходил по этим местам, и конюшня мне эта знакома... Вот несколько дней назад я брёл по склону овражка к полосе берёзок, что растут вдоль полей, и вдруг на мгновение отчётливо увидел, как это было когда-то, этот прозрачный свет сквозь голые ветви, рассыпанные медяки берёзовых листьев, которые точно так же пружинили и шуршали под ногами... Я ещё полежал немножко, потом встал на ноги, с хрустом размял суставы и стал жевать сено.

Пить что-то хочется. Мне как-то больше привычна сырая трава, пусть и по-осеннему жесткая, но сено всё же сухое, никакой влаги нет. Я стал подольше держать во рту клочки сена, не проглатывая. Вкусно.

Постепенно стало сладко и сочно. Надо же! Это значит, что я всю зиму буду обеспечен едой? Или люди постараются от меня избавиться? В конюшне было тихо, лишь изредка некоторые лошади вздыхали во сне. Где-то далеко тявкала собака, другая подвывала ей. Пару раз по дороге пронеслись, издавая шелест надвигающейся бури, железные машины. А далеко, за рекой какой-то очередной, сотворённый больной человеческой фантазией, железный монстр неспешно перемещался, ритмично и гулко постукивая своим длинным, состоящим из множества частей, телом. Два раза он даже издал низкий и протяжный звук, как огромная корова. Под крышей кто-то шуршал, наверное, мышь. Что ж, может, не свобода и плоха, но мне тепло, сытно и уютно. Мысль о том, что мне теперь не надо будет добывать себе пропитание, меня согревала. И теперь неволя не казалась мне такой уж тяжёлой.
Мне трудно вам объяснить, как это получается, но уже по внешнему виду лошади я примерно знаю, как она должна пахнуть, и, наоборот, по запаху я могу в общих чертах представить внешность. Я обошёл денник. Чистенько, свежие опилки пахнут убитым деревом, но запах рыжей кобылы, как и несколько бурых волос возле двери убедили меня, что это Она здесь живёт, ест, спит, видит свои сны... Я взглянул в окно, но никого не увидел. Придвинув морду к самому стеклу, вытянув шею, сколько мог и, привстав передней ногой на выступающий из стены кирпич, я все-таки заметил рыжую возле самого угла конюшни. Тут только я сообразил, что на ней верхом приехала женщина. Сейчас она соскочила на землю, перекинула повод и, что-то ласково и тихо сказав кобыле, повела её в конюшню. Маленькие, прекрасные копыта застучали по каменному полу, но этот ритмичный стук заглушало колотящееся в моей груди сердце. Когда эти две женщины, или две кобылы, или женщина и кобыла - чем-то они были неуловимо похожи - подошли к деннику, я перестал дышать. Та, которая на двух ногах, подошла и открыла дверь. В полумраке конюшни она то ли не заметила меня, то ли была занята какими-то своими мыслями. В глубине её прекрасного молодого лица просматривалась какая-то печаль, нечто тяжёлое и придавливающее душу, а может, мне так только показалось?

Зато рыжая кобыла меня сразу заметила. На пороге она резко остановилась, и, фыркнув, снова спросила, что я здесь делаю.

- Я здесь, чтоб встретиться с тобой, без тебя мне очень тоскливо, я всю жизнь ждал тебя! - ответил я первое, что пришло на ум.
- Как это всю жизнь? Откуда ты взялся?
- Это долго рассказывать, но ты мне снилась всё то время, пока я скитался в одиночестве по всему свету. Я знал, что самую красивую в мире кобылу я встречу здесь. И вот судьбе было угодно, чтоб мы встретились именно сейчас, поверь, это судьба!

Я ещё что-то говорил в этом роде, говорил о том, какая она красивая и хорошенькая. И хотя наш безмолвный диалог длился считанные секунды, но сказать я успел много, гораздо больше, чем успели бы сказать друг другу люди, им ведь ТАК общаться не дано... Кобыла была несколько ошарашена таким напором, но слушала с и слушала с интересом, похоже, слова мои её забавляли.

Глава 7

Вот так Золотой попал на конюшню. Нельзя сказать, что его жизнь стала более однообразна, чем на воле. Он быстро привык к тому, что его кормят и поят, к тому, что рядом много других лошадей. Тяжело только было привыкнуть к четырём стенам, в которых он оказался. С тоской и завистью слушал он топот копыт, когда выгоняли табун, и когда выводили лошадей работать. Он был готов согласиться даже на уздечку и седло, лишь бы побегать, а не топтаться в тесном сарае. Поэтому он даже и мечтать не смел о том, что его выпустят гулять в леваду. Правда, людей, выводивших его из сарая, Золотой буквально вынес на недоуздке, но им каким-то чудом удалось направить его в нужную сторону, и когда жеребец был отпущен, то оказался в большущем загоне, в котором он мог свободно гулять.

Этот день начался как обычно. Я уже начал привыкать к размеренной и спокойной конюшенной жизни. Каждое утро человек приносил воду и еду, потом выгоняли табун, потом и меня пускали погулять в большой загон. Ближе к вечеру, после того как возвращались с пастбища кобылы, я, стоя в своём сарайчике, слышал, как приходили и приезжали на железных машинах люди, и из конюшни слышались звонкие голоса человеческих детей. Хлопали двери, стучали копыта по проходу конюшни, на лошадей надевали всякую сбрую и выводили в один из загонов, именуемый "манежем". Там на них ездили люди. Когда заходило солнце, люди один за другим заводили набегавшихся лошадей в конюшню, снимали сбрую, ставили в денники. А потом я слышал, как люди, не те, что кормили, поили лошадей утром и пасли табун, а другие, приезжие, которые на лошадях катались, обходили конюшню и каждой лошади давали что-то вкусное. Несколько раз они обходили все денники, и только когда, по их мнению, не оставалось ни одной лошади, которую не угостили, они уходили. Ах, как они ошибались! Но никто, никто из них не подозревал, что в маленьком сарайчике за конюшней стоит несчастный "вольный" жеребец, которого никто не кормит, не чистит и не гладит!

Только хозяйка Искры заходила ко мне. Она угощала меня хлебом и морковкой, а ещё от неё пахло рыжей кобылой, и это было особенно приятно. А какие у неё нежные руки! Как она меня гладила! Порой мне казалось, что я умру от удовольствия. Я понял, что не все люди желают мне зла, и не стал сопротивляться, когда в один из дней женщина принесла уздечку и нацепила её мне на морду. Пусть что хочет делает, если ей так нравится, что ж, я потерплю, лишь бы завтра обязательно пришла, и послезавтра. И какое это удовольствие - возможность погулять и побегать, пусть даже в уздечке.

Когда мы вышли из сарая, она пристегнула к уздечке корду, и мы стали играть в забавную игру. Я бегал по кругу, женщина держала корду. А когда я делал вид, что хочу остановиться, она делала вид, что хочет хлестнуть меня свободным концом корды. Это продолжалось некоторое время, а потом такая игра мне немножко наскучила. Вкус железа во рту стал надоедать. Тогда я придумал другое развлечение. Вначале я делал вид, что слушаюсь её голоса, бегу рысью, перехожу на шаг, останавливаюсь по приказу. Потом, когда хозяйка рыжей кобылы решила, что я послушный и всё делаю, как надо, она стала меня расхваливать: "Ай, молодец! Умница!" И т. п. Я решил, что пора. И теперь, когда мне говорили "Ша-агом", я бежал рысью, когда подгоняли и просили бежать рысью, я вообще еле плелся и останавливался, моргая глазками, мол, не понимаю, чего от меня хотят. Вот интересно, правда она меня любит, или нет? Если я такой "хорошенький", "лапочка", "умница", "прелесть" - не упомню всего, как она меня называла, то что будет, если я буду делать все не так, вести себя плохо и баловаться? Стану ли я в тот же миг "плохим", или нет? Моя забава и её мучения продолжались еще минут пятнадцать, потом, когда я в очередной раз остановился и стал топтаться на одном месте, женщина подобрала корду и свободным концом её хлопнула меня по крупу. Ну, больно же! Я отпрыгнул и вырвал корду у неё из рук. Вот я так и думал! Я так и знал, что общение с человеком закончится избиением несчастного животного! Я поскакал, было, вдоль забора, но вдруг что-то резко и сильно дернуло меня за морду. Противная железка во рту давила на челюсть. Передней ногой я стоял на корде, которая не позволяла поднять голову. Я убрал ногу, сделал шаг вперед и вновь наступил, теперь уже задней ногой. Потоптавшись на месте, я кое-как освободил корду, но больше никуда не уходил, стоял на месте.

- Какой ты глупенький! - сказала женщина, подойдя ко мне и подбирая корду, - пойдём.
Я послушно пошёл следом. На корде она меня погоняла ещё немного, пока из-под старой груши, где на лавочке сидели люди, не послышался громкий голос, принадлежавший женщине в кожаной куртке:

- Марина, ты Искру будешь сегодня седлать?
- Буду, - откликнулась хозяйка Искры, - этого Золотого тоже ведь надо отработать.
- Марин, не добавляй мне седых волос! - ответил громкий голос, - смотри, детей круглыми сиротами оставишь с этим чучелом!
- Он не чучело, он хороший, - сказала Марина, подошла ко мне и обняла за шею, - ладно, завтра.
Она сняла с меня уздечку. Я с облегчением выплюнул надоевшую железяку. Вся морда ужасно чесалась. Женщина направилась к выходу.
- Постой, не уходи! - сказал я Марине, слегка прихватив губами её куртку.
- Что ты, маленький? - она обернулась, - Мордочка чешется?
И как же она понимает, что я ей говорю? Марина погладила меня, потом достала из кармана кусочек морковки, который я с удовольствием схрумкал. Похлопав меня по плечу, она вышла из загона, оставив меня там разгуливать. Когда женщина ушла, я услышал, как люди под грушей разговаривают про неё и про меня.

И как давно никто так нежно меня не гладил! Я коснулся носом её плеча. Пахло рыжей кобылой, осенним ветром и ещё чем-то вкусным и до боли знакомым. Где-то в глубине памяти как сквозь туман виднелась совсем незнакомая местность, болотистый луг, лес и маленькие белые цветы, которые тихо звенели, словно крошечные колокольчики, а может быть это звенели вьющиеся вокруг комары... Я шумно выдохнул воздух. Чушь какая-то, никогда я не видел таких цветов, да и по болотам стараюсь не ходить.

Я почему-то очень хорошо понимал, что говорит эта женщина, хотя обычно я не все человеческие слова могу понять. Мне захотелось ей ответить, а вдруг и она понимает "лошадиный" язык?

- Я вольный как ветер, Золотой жеребец!
- Жеребец?! - воскликнула она и рассмотрела меня внимательней, - Ой, точно, жеребец! Эй, кто это в Искрин денник жеребца поставил? - закричала она, обращаясь, очевидно, к людям, которые были где-то на конюшне.

Отскочив от меня, словно я хотел её укусить, обладательница дивных каштановых волос и нежных ласковых рук вышла из денника и этими своими руками захлопнула дверь, ясно показав, кто на свете вольный, а кто - нет. Ну вот, надо было вырваться на свободу, пока дверь была приоткрыта!

С другой половины конюшни послышались человеческие голоса и шаги. Старший из людей, тот, что кормил меня отрубями, подошёл к Искре, которая никуда не убегала, но и не желала ко мне подходить, хоть я и, просунув, сколько мог морду между прутьями решётки, просил её об этом.

Человек опять достал из кармана сухарик, разломил его пополам, половину протянул кобыле, а вторую сунул мне, при этом слегка хлопнув меня по морде. От неожиданности, да и от всех этих волнений я выронил хлеб на пол, нагнулся, чтоб его отыскать и съесть, а когда вновь поднял голову, то люди уже куда-то ушли, уведя с собой Искру. Я услышал топот её копыт по дороге, по которой ушли на пастбище кобылы.

- Мы обязательно ещё увидимся и обязательно будем вместе! - крикнул я в след рыжей кобыле.
- До встречи, "Вольный" жеребец! - отозвалась она.

Я вновь подошёл к окошку, пытаясь увидеть её. Никого из лошадей не было. Наверное, Искра уже далеко. А вот её хозяйку я увидел. На ней была уже другая одежда, волосы цвета отблеска зари на стволах сосен спадали на плечи. Походкой, которая была бы ещё красивей, будь у неё четыре ноги, женщина подошла к железной машине синего цвета и открыла дверь. Я услышал тот характерный звук, который издают эти наполовину живые создания. Почему-то он не показался мне противным, как обычно. Нет, совсем нет, в этом звуке слышалось что-то знакомое, будто бы я слышал его раньше, когда-то очень давно, но если пытаться вспомнить, то ничего не выходит - один туман, снег... Я отогнал эту мысль, как надоедливую муху. Всё, хватит! Ничего я не помню! А память - как укус десятка кусачих мух, чем больше чешешь, тем чешется сильней и мучительней.

Глава 8

Я не все разбирал, что люди говорят,
но за последнее время, я лучше стал понимать человеческую речь, в основном
благодаря хозяйке Искры, которая каждый день со мной разговаривала.

- Вот, а ты, Николавна, боялась, что некому
будет с этим чудом возиться, - сказала, глянув на меня сквозь стекла очков,
женщина, которая вчера ездила на вороной кобылке.
- Лена, боюсь я за неё, - ответила та,
что в кожаной куртке и с громким голосом, - Даже не знаю. С одной стороны
не хочется, чтобы жеребец стоял, а так - что с Маринкой случится - волнуюсь.
- Вот что я вам ребятки скажу, - вступил
в разговор старший из конюхов, тот, что кормил меня хлебом, - Поменьше
заботы - побольше работы.
- Вась, а если убъется она на нём? - спросила
его Николавна.
- Вам с Николавной придется тогда детей
усыновлять, - ответила за него Лена, - тёще твоей как раз занятие.

Николавна ничего не сказала, только
выдохнула облако вонючего дыма. Люди молчали. Слышно было, как на столик
перед ними падали сухие осенние листья.

- Ничего с ней не случится, - нарушил тишину
Вася, - Вон, она и на машине ездит, и на кобыле, давно бы случилось что,
если убиться было бы уготовано.
- Как её Петру, - добавила Лена, кстати,
давно он погиб?
- Да уж скоро год будет, - ответил Вася,
- Видишь, как судьба распорядилась. Он с Борисом на "КАМАЗе" поехал. А
поехал бы тогда поездом - всё было бы нормально.
- Так Боря жив остался, а Пётр погиб, -
сказала, глядя куда-то в сторону Николавна, - жена вдовой осталась, дети
сироты...

Мне показалось, что на нежарком
осеннем солнышке я задремал. Я уже не слышал, что говорят люди. Мне снились
тихо падающие осенние листья, а затем совсем бесшумно падающие белые снежинки,
постепенно засыпающие и листья, и пожухлую траву, и дорогу... Дорога... Белая
дорога... монотонный рёв тяжёлой железной машины... белая дорога... И вдруг ослепительно-белый
свет мчащихся навстречу горящих глаз... и опять тишина и белые-белые снежинки,
летящие навстречу из бесконечности чёрного неба. Я вздрогнул и проснулся.

В соседнем манеже работали двух молодых
жеребчиков. С ними я уже успел вчера познакомиться. Тёмно-гнедого люди
называли Полюсом, его две девочки гоняли на корде, вороной по имени Парнас,
с длинной белой отметиной и розовым носом был под седлом.

- Привет! - крикнул я им.

Темно-гнедой остановился, и прокричал мне своё
приветствие. Вороной старательно бегал рысью, он лишь повернул в мою сторону
уши и поздоровался одними глазами. Чем бы ещё заняться? И тут из конюшни
вышли Искра и её хозяйка.

Глава 9

Я не видел рыжую кобылу несколько дней. Только иногда
слышал её голос и изредка ловил ноздрями её запах. Все эти дни, находясь
в маленьком сарайчике и гуляя в загоне, я не переставал думать о ней. Всё
представлял себе нашу встречу и мечтал, что когда-нибудь Искра ответит
мне взаимностью и позволит хотя бы прикоснуться губами к её восхитительной
рыжей шкуре.

Я пошел вдоль забора, следом за Искрой и Мариной. Они остановились
в пятидесяти шагах от меня, Марина что-то поправляла в сбруе, одетой на
рыжей кобыле.

- Искра, моя дорогая, рыженькая моя кобылка! - позвал я негромко.
- Ну, позволь тебе сказать, что я не ТВОЯ дорогая, - она резко
хлестнула хвостом, - а ты, вижу, почти на воле?

Почему она так говорит? Ну разве она не моя? Все
кобылы могут быть моими. Вообще, как только она имела неосторожность первый
раз взглянуть на меня, уже, считай, стала моей, даже еще не подозревая
об этом. Я втянул воздух с её запахом. Да, пока что мне остаётся или ждать,
или получать копытом по морде, но ведь против природы не попрешь, придет
и тот час, когда Искра поменяет своё отношение к жеребцу, тем более, к
такому золотому. Даже если придется ждать до весеннего солнышка. А за это
время я уж постараюсь, чтоб, когда придет время, рыжая кобылка обратила
внимание только на меня. А тогда... От мыслей, что будет тогда, по всей шкуре
разлилась тёплая волна, а в голове поплыл какой-то туман... Ох!.. И тут скрипнула
воротина. Я обернулся. Кто-то вывел из конюшни невысокую гнедую кобылку,
в тот же момент мне по ноздрям ударил запах. Тот запах, который я хотел
почуять, но его не было сейчас у Искры и других кобыл на конюшне, который
вообще не часто можно встретить осенью и зимой. Может, на эту кобылку так
повлияло осеннее солнышко в эти последние погожие дни? Ну, а я и от этого
солнышка, и от этого запаха вовсе одурел. Я понёсся к конюшне. В такт копытам
в голове мелькали мысли: "Рыжая? К черту рыжую! Овёс? Не купите меня! Забор?
К черту забор!" Ан нет! Забор оказался повыше, чем я думал. Я остановился
в ближайшем к конюшне углу загона. Гнедая кобылка всё ещё стояла около
ворот. Она была небольшого роста, толстенькая и лохматая.

- Золотой! - крикнула она, - Приветик! Ты на воле?

И кобылка помахала мне хвостиком. Она бы и сама не против пробраться
в загон ко мне, но в противоположную сторону её за повод тянула девочка.
Я потоптался возле забора. Ну почему люди сделали его таким высоким?

- А вот Искра перепрыгнула бы, - послышался голос Полюса, который
вместе с Парнасом наблюдал за происходящим и не удержался от комментариев.
И тут из-под старой груши раздался громкий голос:
- Алеся! Ну что ты выставила здесь кобылу! Видишь, жеребец на
стенку лезет! Уводи скорей!

Быстрыми шагами Николавна направилась к воротам конюшни, прихватив
с собой бич. Махнув бичом в сторону гнедой кобылки, которая тут же поджала
свой задранный хвостик, Николавна помогла девочке сдвинуть кобылу с места,
и те скрылись за конюшней. Повернувшись ко мне, Николавна только показала
мне бич, не произнеся ни слова. Но в её взгляде было столько твёрдой решимости
если надо, пустить бич в дело, что я сразу раздумал перелезать через забор
и догонять гнедую. Я вздохнул, и поплёлся в сторону, где были Искра и Марина.

- Искра, любимая моя! - позвал я, но в ответ рыжая кобыла прижала
уши и отвернулась.
- Ну что с тобой, ну не злись, ну пожалуйста! - я понимал, что
что-то я сделал не так, и исправлять будет ох, как непросто!..
- Ты, кажется, хотел к кому-то бежать?
- Нет, я хочу только к тебе!
- Отстань от меня! - взвизгнула рыжая, она в самом деле была
огорчена довольно сильно, - Можешь скакать к своим маленьким, толстеньким,
лохматеньким, каким угодно, а про меня забудь!

Ну вот, так я и думал...

- Марина, ты в поле? - послышался голос Николавны, и, обернувшись
к конюху, - Надо бы Золотого завести.
- Подожди, я сама, - Марина слезла с Искры, - Тань, возьми кобылу,
- обратилась она к одной из девочек, гонявших на корде Полюса.

Марина пролезла внутрь загона и подошла ко мне.

- Эх ты, неисправимый жеребец! - она погладила меня по шее.
Никто меня здесь так не любит, как эта женщина. Я ткнулся носом в ее плечо.
Ну почему она не лошадь? Вот бы превратить ее в кобылу, ну хоть на десять
минут, нет, лучше на полчаса! Нет, даже пусть на пятнадцать минут, но по
три раза! Да, три по пятнадцать, вот!... Вот только кого об этом просить?
Да и не слыхал я что-то, чтоб кто-то из людей в лошадь мог превратиться
или наоборот - лошадь в человека... Эх, а ведь она была бы даже красивей,
чем Искра! Один взгляд чего стоит! А лучше, чтоб и она, и Искра, и ещё
кто-нибудь.
- Ну и зачем тебе кто-нибудь? - спросила Марина.
- Как зачем? Хочется, чтоб было много! - сказал я первое, что
пришло в голову.
- Искра тебя любит, а тебе еще кто-то нужен!
- Искра? Любит?! - я аж подпрыгнул на месте.
- Тише, тише, шальной! Да она про тебя только и думает. А тебе
нужны всякие лохматенькие, толстенькие с задранными хвостиками...
- Ну, ведь я жеребец, все-таки,...
- Да, жеребец, - Марина вздохнула, - неисправимый...
- Ничего неисправимого нету, - раздался голос старшего конюха,
- Вон, пока погода держится, будем завтра этих оболтусов валять, - он кивнул
в сторону Парнаса и Полюса, - так заодно и Золотого можно чик-чик...

Марина обернулась и посмотрела на конюха, не произнося вслух
человеческих слов, но кое-что "сказав" на понятном лошадям языке, и очень
хорошо, что он этого "лошадиного" языка не знает, а то бы еще обиделся.
А вот Николавна все поняла, улыбнулась, и, взяв Васю за рукав, сказала:

- Ладно, пошли, они без советов твоих обойдутся, а то кое-кто
тоже кое-чего может лишиться.
- Чего лишиться?
- Языка длинного, скорее всего.

Или я чего-то не понял, или Николавна чего-то не поняла, но вроде Марина
не про язык говорила...

Я посмотрел на молодых жеребцов в манеже. Они еще не знают,
что их ждет. Я тоже про все это смутное представление имею, но догадываюсь,
что задумали люди...

Мы шли к сараю, моя голова была полна мыслей обо всем,
сегодня услышанном. О том, что говорили люди под старой грушей, что говорила
Искра и ее хозяйка, что сказал старший конюх...